Астрид Линдгрен - Рони, дочь разбойника

Но она не закричала. Она только шепнула Бирку, прежде чем он скрылся в пещере:

– Жаль, что Ундиса не научила тебя быть вежливым, раз уж она взялась тебя хоть чему-то научить.

Рони вернулась к Ловисе и извинилась за Бирка.

– Он устал, – сказала она и замолчала. Потом села рядом с матерью и, уткнувшись лицом ей в колени, заплакала. Но от ее плача горы не раскололись на части, нет, это был тихий, совсем неслышный плач.

– Знаешь, зачем я пришла? – спросила Ловиса.

И Рони пробормотала сквозь слезы:

– Уж наверное не за тем, чтобы принести мне хлеба.

– Нет, не за тем, – сказала Ловиса и погладила ее по волосам. – Хлеб будешь есть, когда вернешься домой.

Рони всхлипнула.

– Я никогда не вернусь домой.

– Тогда Маттис бросится в реку, – спокойно сказала Ловиса.

Рони вскинула голову.

– Из-за меня? Да он даже имени моего не произносит!

– Днем, – сказала Ловиса, – но по ночам он плачет во сне и громко зовет тебя.

– Откуда ты знаешь? Вы снова спите вместе? Он не в каморке Лысого Пера?

– Нет, Лысый Пер не мог больше вынести его страданий. Да и у меня уже не хватает сил, но ведь кто-то же должен быть рядом с ним, когда ему так плохо…

Ловиса долго молчала, а потом сказала:

– Знаешь, Рони, невозможно видеть, когда кому-то так нечеловечески тяжело.

И Рони почувствовала, что на нее накатывает тот самый крик, от которого горы раскалываются на куски, но она изо всей силы стиснула зубы и прошептала:

– Ну а ты сама, Ловиса, если бы ты была ребенком и у тебя был бы отец, который не только отказался от тебя, но даже имени твоего не произносил, ты бы вернулась домой, если бы он сам не позвал тебя?.. Не пришел бы за тобой?

Ловиса задумалась.

– Нет, не вернулась бы. Я ждала бы, пока он не придет и не позовет меня.

– А вот этого Маттис никогда не сделает, – сказала Рони.

И она снова зарылась лицом в юбку Ловисы, уже мокрую от ее слез.

Тем временем спустился вечер, потемнело, – оказывается, даже самым тяжелым дням приходит конец.

– Иди спать, Рони, – сказала Ловиса. – А я посижу здесь и тоже немного подремлю. А когда рассветет, уйду.

– Я хочу заснуть у тебя на коленях, – сказала Рони. – И чтобы ты спела мне Волчью песнь, как раньше.

И тут она вспомнила, как однажды сама попыталась спеть Бирку Волчью песнь и как из этого ничего не получилось.

Никогда в жизни она больше не будет ему ничего петь, это уж точно!

Но Ловиса запела. И снова мир стал таким, каким должен быть. К Рони вернулась ее детская безмятежность. Примостив голову на коленях у матери, она спала под звездами глубоким сном и пробудилась, только когда совсем рассвело.

Ловисы уже не было. Но она не взяла с собой своего серого платка, она укрыла им дочку. Рони почувствовала тепло этого платка, как только открыла глаза, и глубоко вдохнула его запах. «Да, он пахнет, как Ловиса, – подумала она, – ее платок пахнет, как тот живой зайчик, который у меня когда-то был».

У очага, съежившись, сидел Бирк, он уперся лбом в ладони, и его медные волосы свисали, закрывая ему лицо. Он показался Рони таким безнадежно одиноким, что ей стало больно. Она сразу все забыла и, волоча по земле платок Ловисы, пошла к нему. Но заговорить с ним сразу не решилась – кто знает, быть может, он хочет, чтобы его оставили в покое.

Но в конце концов она все же спросила:

– Что с тобой, Бирк?

Он взглянул на нее и улыбнулся:

– Сижу и грущу, сестра моя.

– О чем? – спросила Рони.

– О том, что моей сестрой ты бываешь только тогда, когда происходит что-нибудь плохое, ну, как вчера с водопадом. А стоит Маттису позвать тебя, и я тебе уже не брат. Поэтому я и веду себя так глупо. И от этого мне еще грустнее. Вот и все.

«А кому не грустно? – подумала Рони. – Могу ли я не грустить, когда я перед всеми виновата?»

– Да я и не имею права тебя в чем-нибудь упрекнуть, – продолжал Бирк, – все идет так, как должно идти, это я знаю.

Рони испуганно вскинула на него глаза.

– Но ведь ты не откажешься быть моим братом?

– В этом-то все и дело, – сказал Бирк. – Я твой брат навсегда, и ты это знаешь. Но теперь я скажу тебе, почему мне так хотелось прожить это лето спокойно, безо всяких посланцев из вашего замка, и почему я не выношу разговоров о зиме. Если, конечно, ты это хочешь знать.

Больше всего на свете Рони хотелось знать именно это. Она уже много раз спрашивала себя, почему Бирка не пугает зима. «Теперь лето, сестра моя», – говорил он ей всякий раз так спокойно, словно зима никогда и не наступит.

– У нас с тобой есть только это лето, – сказал Бирк. – Без тебя жизнь потеряет для меня всякую цену… Понимаешь?.. А когда наступит зима, тебя уже не будет рядом. Ты вернешься в ваш замок.

– А ты? Где ты будешь?

– Здесь, – ответил Бирк. – Конечно, я могу попросить, чтобы меня пустили назад, в башню Борки. Никто меня не выгонит, это я знаю. Но зачем? Тебя я ведь все равно потеряю, даже видеть тебя не буду. Поэтому я останусь в Медвежьей пещере.

– И замерзнешь тут, – сказала Рони.

Бирк рассмеялся:

– Бабушка надвое сказала, может, замерзну, а может, и нет! Я даже надеюсь, что ты будешь иногда приходить ко мне на лыжах, приносить хлеб и соль. А главное, притащишь мне сюда волчью шкуру. Но боюсь, тебе не удастся унести ее из вашей башни.

Рони покачала головой.

– Если эта зима будет такой же, как прошлая, то о лыжах и говорить нечего. Я просто через Волчью Пасть не пройду. Останешься тут по такой зиме, и тебе конец, Бирк, сын Борки.

– Конец так конец, – сказал Бирк. – Но сейчас лето, сестра моя.

Рони как-то странно посмотрела на него.

– Лето… Зима… А кто сказал, что я вернусь в замок Маттиса?

– Я. Сама не пойдешь – я потащу тебя, надо будет, на руках отнесу. Если уж здесь замерзать, то мне одному. Но сейчас лето, и все.

Вечно лето длиться не может, это он знал, и Рони тоже. Но они жили так, словно оно будет длиться вечно, и старались, насколько возможно, заглушить мучительные мысли о зиме. Они хотели насладиться каждым часом этого лета, от предрассветной мглы до черноты ночи. Мелькали дни за днями, они жили словно в каком-то чаду, ни о чем не заботясь. Ведь у них было еще немного времени впереди.

– Только бы ничто не испортило нам эти дни! – сказал Бирк.

И Рони ни о чем другом не думала.

– Я собираю лето, как пчела мед, – сказала Рони. – Собираю летние запасы, которыми буду питаться, когда наступит зима. И знаешь, из чего они состоят? – И она стала рассказывать, как сказку: – Это будет такой огромный-преогромный пирог. Тесто у него из солнечных восходов, спелой черники, веснушек, которыми усеяны твои руки, лунной дорожки на реке, ярких звезд на черном небе и соснового бора, когда он гудит от зноя… А начинка у этого пирога из солнечных бликов, что горят на стволах сосен, из дрожащих капелек грибного дождя на сосновых иглах. А еще там скачут белки и зайцы, бегают лисицы, и лоси, и дикие кони – весь наш табун. И конечно, купание в реке, и когда мы мчимся верхом… Ну, сам видишь, я пеку этот пирог из всего, что есть лето.