Туве Янссон - Комета прилетает

– Это море, – ответил Снусмумрик. – Раковина помнит море.

Ему захотелось играть, и он достал губную гармошку. Но она не издала ни одного звука. Водяные пары прогнали все нотки.

– Это плохо… – вздохнул огорченный Снусмумрик.

– Папа починит ее, когда мы придем домой, – успокоил его Муми-тролль. – Он может починить все, что угодно, стоит ему только захотеть.

– Скоро мы подойдем к самому глубокому месту, – предупредил Снусмумрик, – идите осторожно.

Водорослей здесь больше не было. Покрытое серым илом морское дно резко пошло вниз. А потом вдруг дна вовсе не стало. Оно исчезло в пропасти среди теней и водяного пара.

Никто не подошел к краю пропасти, они молча стали огибать ее. Одна лишь фрёкен Снорк оглянулась и посетовала на то, что там осталась самая красивая раковина. Ослепительно-белая, она сияла в полумраке. Море в ней не пело.

– Не подходи к ней, – сказал Муми-тролль, – это опасное место. Там, внизу, прячутся невиданные чудовища. Они живут в тине…

Наступил вечер. Они держались вместе, прислушиваясь к этой странной тишине. Все вокруг было мягким, мокрым и удивительно тихим. Им не хватало обычных негромких звуков, которые слышны по вечерам на Земле: шелеста листвы под ветром, щебетания птиц, шагов тех, кто спешит домой. Они не решались развести огонь и боялись заснуть по соседству с опасными чудовищами, которые, быть может, следили за ними, скрываясь в этой глубине. Наконец они забрались на высокий утес, где почувствовали себя в большей безопасности, и доели остатки хрустящих хлебцев из запаса фрёкен Снорк и ее брата.

Муми-тролль вызвался первым стоять в карауле и предложил отдежурить также за фрёкен Снорк. Остальные уснули, тесно прижавшись друг к другу. А он сидел, уставившись на мертвое морское дно. В свете кометы оно казалось красным, а тени были черные, бархатные.

Глядя на эту мрачную картину, Муми-тролль думал о том, как, должно быть, боялась Земля этого приближающегося к ней огненного шара. Он думал о том, как сильно любил все это: лес и море, дождь и ветер, траву и мох. О том, что жить без всего этого было бы невозможно.

Но потом он вспомнил о маме и решил, что она знает, как все это спасти.

Снифф проснулся и сказал:

– Она прилетит завтра.

Все взглянули на комету (фрёкен Снорк робко, из-под челки). Комета стала большая до ужаса. Вокруг нее полыхал венец дрожащих огней. Водяной пар исчез, открылась широкая панорама морского дна.

– Доброе утро! – сказал Снусмумрик и надвинул шляпу на уши. – Пора отправляться в путь!

Было время завтрака, когда им повстречался какой-то скрут на велосипеде. На спине у него сидел в мешке его малыш. На багажнике велосипеда лежал чемодан, масса узелков болтались, повешенные на руль.

Лицо у Скрута было ужасно красное, и он, поглядев на них, даже не поздоровался.

– Привет! – крикнул ему Муми-тролль. – Ты что, не узнаешь меня? Переезжать собрался?!

Скрут слез с велосипеда и быстро сказал:

– Из Долины муми-троллей уехали все до одного. Что же мне, оставаться и ждать комету?

– А кто сказал, что комета упадет в Муми-дален? – спросил Снорк.

– Выхухоль, – ответил Скрут.

– Ну а мои папа с мамой?! – крикнул Муми-тролль. – Они-то уж точно остались! Ведь они ждут меня!

– Да-да-да, – нетерпеливо ответил Скрут, – они сидят на веранде. Но мне до этого дела нет! Между прочим, ты не успеешь…

И Скрут покатил дальше. Волосы у него стояли дыбом.

Они постояли и поглядели ему вслед.

– Чемодан! – удивился Снусмумрик. – Узелки и пакеты! В такую-то жару! Пошли дальше!

Немного погодя они повстречали несколько сотен хатифнаттов. Они шли на восток. На морском дне было полным-полно беженцев. Мелкий народец, малявки всякого рода, семейства мышей, мышиные тролли и лесные зверюшки. И все они бежали из Долины муми-троллей. Почти все шли пешком, некоторые, самые перепуганные, бежали, но семейные раздобыли телеги или даже коляски, а кое-кто прихватил с собой весь дом. Все они бросали испуганные взгляды на небо, и почти ни у кого не было времени поздороваться.

– Как странно, – печально сказал Муми-тролль, – я столько времени знаю многих из них, и мы давно не виделись. А ведь есть о чем поговорить, и особенно сейчас!

– Они боятся! – объяснил Снусмумрик.

– Да ну?! – сказал Муми-тролль. – У себя дома ничего не страшно!

– По-моему, мы ужасно храбрые! – крикнул Снифф и замахал кинжалом так, что драгоценные камни засверкали.

– Я не считаю, что мы такие уж храбрые, просто привыкли к этой комете. Мы уже почти знакомы с ней. Мы первыми узнали про нее и видели, как она растет, становится все больше и больше. Подумать только, как ей, наверное, одиноко…

– Да, – согласился Снусмумрик, – должно быть, очень одиноко тому, кого все боятся.

Фрёкен Снорк взяла Муми-тролля за лапку.

– Во всяком случае, – сказала она, – я обещаю не бояться, пока ты не боишься.

И наконец они вышли на другой берег. Они спрыгнули с ходулей, стали валяться на песке, бегали по лесу, кричали, смеялись и обнимали друг друга.

– Мы почти дома! – кричал Муми-тролль. – Торопитесь! Торопитесь! Папа с мамой сидят на веранде и ждут!

Но дорога домой была гораздо длиннее, чем они думали.

В лесу они встретили одного хемуля. Он сидел с альбомом для марок в лапах и разговаривал сам с собой.

– Суматоха и беготня – сказал Хемуль. – Все суетятся и бегут, а в чем дело, ни один не скажет!

– Привет! – крикнул Муми-тролль. – Ты, случайно, не родственник Хемулю, который любит ночных бабочек?

– Он мой двоюродный брат по отцу, – ответил Хемуль с плохо скрываемым отвращением, – большой осел. Мы с ним больше не родня, я порвал с ним знакомство.

– А почему? – удивился Снифф.

– Он ужасно ограниченный. Ничем не интересуется, кроме своих насекомых. Насекомые, насекомые, насекомые – единственное, что его занимает. Провались земля у него под ногами, он и то не заметит!

– Это Земля и собирается сделать, – объяснил Снорк. – Точнее, завтра в двадцать часов сорок две минуты.

– Что?! – воскликнул Хемуль. – Стало быть, опять будет суматоха? Я целую неделю раскладывал марки, просмотрел каждый штамп. И чем же дело кончилось? Унесли мой стол! Вытащили из-под меня стул. Заперли дом! И теперь я сижу здесь, марки перепутаны, свалены в кучу. И никто не может объяснить мне, что происходит.