Гудрун Паузеванг - Большая книга о разбойнике Грабше

Конечно, они с Олли частенько ссорились. Но каждый раз мирились, и вечером, если не было дождя, спускались на край болота посидеть рядышком: Ромуальд Грабш сидел на большой печной дверце, которую они однажды вместе украли с фабрики, а Олли — у него на коленях, подложив под голову его бороду. И они говорили о том, как будет у них десять детей, и слушали лягушачий концерт.

С тех пор как в пещере поселилась Олли, разбойник старался есть аккуратнее: чавкать потише и не прихлебывать. Он больше не заводил разговор ни с собственными пальцами, ни с летучими мышами на потолке, не говорил даже с самим собой. Теперь у него была жена, с которой, если захочется, всегда можно поговорить. Но особенно разговорчивым он и раньше не был.

А Олли? Она привыкла к летучим мышам, бесшумно скользящим ночью над их постелью из сена. Она уже не пугалась до смерти, когда Грабш чихал. И к паутине на стенах пещеры она придиралась не так, как в первые дни. Конечно, иногда Грабш сердился на нее, потому что она была намного умнее и то и дело оказывалась права. Но долго сердиться не получалось. Просто она ему нравилась.

На рассвете разбойник Грабш с тяжелой ношей вернулся домой. Из мешка он вытряхнул целую гору коробок со стиральным порошком, тюбиков зубной пасты, баночек горчицы, вязальных спиц и разноцветных клубков.

— Куда нам столько? — недовольно спросила Олли. — Шкаф и так забит всякой всячиной!

— Один тюбик пасты и пяток спиц — это курам на смех, то есть не для меня, — проворчал Грабш. — Какой же это разбой! В Чихенау, чего доброго, и не заметят. Нет, я способен на большее, они это знают, и незачем обманывать ожидания. Не забудь, они боялись еще моего дедушку!

— Прекрасно, а зачем нам семьдесят пять тюбиков пасты? — спросила Олли.

— В крайнем случае ее можно есть, — предположил Грабш.

— А горчица окаменеет, пока до нее очередь дойдет! — не унималась Олли.

— Ну, это дело поправимое, — сказал Грабш, открутил крышку у одной банки и толстым указательным пальцем зачерпнул горчицу. Он съел и дочиста облизал одну за другой три банки, а потом и четвертую, надколотую. Несколько осколков он случайно проглотил и облизал налипший на банку стиральный порошок (одну коробку он раздавил). Олли смотрела на него с ужасом. Но с ним ничего не случилось. Если не считать того, что на глазах выступили слезы, а из ушей и ноздрей поползли мыльные пузыри.

— Жаль, что я в городе так наелся, — икнул он, — а то бы умял еще больше.

— Опять заходил в кондитерскую? — сердито спросила Олли. — Ну что с тобой делать! И пятьдесят спиц, все на три с половиной, это ни в какие ворота не лезет. Я умею вязать только на пяти!

— Ты умеешь только ругать, — недовольно отозвался Грабш. — Раз я, по-твоему, разбойничаю неправильно, в следующий раз пошли со мной. Мы же собирались заводить десять детей? А если все они захотят вязать носки, и ты вместе с ними — тогда еще пяти спиц не хватит!

Тут уж Олли не могла удержаться от смеха. Она подтянулась на бороде и поцеловала разбойника, а он заурчал от удовольствия.

Прошло три дня, и Грабшу снова захотелось устроить ночную вылазку. Он опять поинтересовался у Олли, что нужно ей по хозяйству.

— Две пачки маргарина, — сказала она, — и небольшую лопату. Хочу, знаешь, посадить цветы перед входом в пещеру, как у тети Хильды на клумбе.

Он грозно склонился над ней, качая головой:

— Ты что, издеваешься? Просишь каждый раз все меньше и меньше!

— Ну, принеси еще ночной горшок, зимой пригодится, — добавила она. — Не очень-то приятно сидеть на корточках в снегу.

Он сердито закинул мешок за спину и побрел из дома.

— Только не приноси опять тонну маргарина и двадцать лопат, — крикнула она ему вслед, — и десяток горшков!

— Принесу с разбоя столько, сколько захочу, — басом отозвался он, — потому что ты мне не указ!

— Да что ты говоришь, — пробурчала Олли. Но ему послышалось «Люблю тебя, малыш», и такая нежность его растрогала.

— Я тебя тоже! — крикнул он в ответ.

На рассвете он вернулся с полупустым мешком. Вытряхивать было нечего, кроме двух пачек маргарина, лопаты и ночного горшка с узором из незабудок и розочек. Но потом он выудил из мешка шубу. Элегантную женскую шубку.

— Чтобы у них в Чихендорфе опять был повод подергаться, — объяснил он и улыбнулся шире некуда. — Правда, шум поднимут только зимой, когда жена капитана Штольценбрука полезет в шкаф за шубой и не найдет! Вот будет пропажа! Понимаешь, чья это шуба? Так приятно было ее украсть! Это тебе. Вчера вечером я вроде как рявкнул на тебя…

— Да не нужна мне чертова шуба! — закричала на него Олли. — Я-то надеялась, что ты перестанешь разбойничать! Я же тебя почти отучила, и вот тебе на!

Грабш уставился на нее, совершенно сбитый с толку.

— Ничего не понимаю, — сказал он. — А я хотел тебе сделать приятное…

Тогда ей стало жалко разбойника. Он ведь хотел как лучше. И она надела шубку. Олли была такая маленькая, что шуба оказалась до пят.

— Ландыш мой лохматый, — прошептала она, — большое спасибо!

Тут он просиял, обнял ее и осторожно погладил по голове.

— Кстати, если я перестану разбойничать, мы просто умрем с голоду, — сказал он. — Забыла, что ли?

Правда, об этом она и думать забыла.

И они закопались в постель из сена. Но когда Грабш захрапел, Олли сняла шубу, сунула ее поглубже в сено, влезла на один из двенадцати стульев и задумалась.

Она размышляла: «Как нам жить, чтобы не разбойничать, но и не голодать? Что, если Грабшу устроиться на работу? Но на какую?»

Ей пришло в голову, как хорошо он умеет обращаться с топором. Когда он рубил дрова, полешки так и отлетали в разные стороны. Может быть, он стал бы работать дровосеком в Чихенау за десять или двенадцать марок в час? Хватало бы на все, что им нужно. Нет, грустно подумала она и покачала головой. Ничего из этого не выйдет. Стоит ему показаться в Чихенау, как его сразу схватит полиция. Она снова задумалась. Теперь ей пришла на ум работа в цирке. Грабш мог бы работать там силачом, тягать гири, а она — смешить публику. Бродячий цирк все время переезжает, и нужно будет просто пересидеть в фургоне дорогу по Чихенбургской округе. Но и эта мысль оказалась неподходящей. Разве Грабш уедет из Воронова леса? Без этого леса он будет страшно скучать, подумала Олли. «В нем ему и жить!»