Юрий Круглов - Жили-были

Пошли косить; вечер настал, работник опять: «Ну, батюшка, день твой, ночь моя. Я пошел!» — «А не боишься, что надорвешься?» — «А чего бояться? Ты, батюшка, бойся!»

И пошел. Приходит к себе домой, где он родился. Надел на себя рваный пиджачишко, сделал волосы фальшивые, седые — изо льна. Бороду себе прилепил. Корзинку взял, взял еще батог в руки и пошел.

Вот приходит к дому попа. Послушал. Сидят дьяков и попадья и на чем свет их ругают. «Не побоялась бы греха, отравила, топором башку отрубила! Смотри-ка, — говорит, — до чего они тебя довели! Голова и губы разбитые. И бока все в ссадинах, в синяках!»

Работник постучал и слушает. «Опять, — говорят, — не он ли прибежал?» Попадья: «Кто тут?» — спрашивает. Он и отвечает старческим голосом: «Я, матушка, я — прохожий, старенький старичишко. Пусти, — говорит, — меня ночевать. Я умею колдовать. У меня есть лекарства. Я могу приворожить, могу и отворожить, и дам такого порошка, что и умрет — никто не узнает!» — «Нет, не пущу!»

Приходит к дьякону и рассказывает. «Да что ты, — говорит, — его не пустила! Говоришь — отравила бы, топором зарубила, а слышь — он говорит, у него есть такие лекарства, что умрет и никто не узнает! Неужели не понимаешь?»

А работник слушает, что они говорят. Она выбегает: «Дедушка, где ты?» — «Я, — говорит, — здесь, матушка!» — «Ну, иди, так уж и быть, я тебя пущу!»

Вот он приходит, молится богу и говорит: «Я слыхал, что батюшка век-от ваш заедает, да и работник негодяй. Я пришел вам помочь. Вот приедут как они в субботу, вы им наварите щей, да мяса-то побольше да получше положите, да и блюдо-то поболее подайте им, чтоб ели досыта они. И вот этого порошочка положите; они как поедят, так оглохнут. А потом как каши-то положите побольше, так уж масла-то побольше коровьего положите, не жалейте. И вот этого порошочка положите, и они ослепнут. А пирогов-то напеките из крупчатки да с рисом, да с яйцом, да налейте поболее молока в блюдо, а в молоко вот этого порошочка положите. Они поедят и умрут!»

Старика напоили, накормили, водки поднесли еще. «Ну, до свиданья, матушка, счастливо вам оставаться, надо идти!» — «Да ночуй, дедушка!» — «Нет, матушка, не буду. А то, пожалуй, на вас подозренье наведешь». — «А много ли тебе за это, дедушка, надо?» — «Да сколько уж, матушка, дашь». — «Ну, сто рублей хватит?» А дьякон и говорит: «Да ты что, с ума, что ли, сошла? Ты дай ему рублей двести, да я сто рублей дам!» — «Ну так уж ладно, я и за тебя отдам. На вот тебе триста рублей, дедушка, и спасибо тебе!»

Дедушка пошел потихоньку, отошел от поповского дому, как побежал, так только его и видели.

Приходит домой, снимает с себя все, все с головы сдирает, с бороды тоже. Надевает на себя одежду свою, в которой работал: «Ну вот тебе, тятька, триста рублей!» А батька и спрашивает: «А где ты их взял?» — «Ладно, молчи, не украл, а заработал. Да еще скоро двести рублей принесу и сам приду».

Приходит опять к попу. Спать некогда уж — долго прогулял: «Гей, батюшка, пора вставать, надо косить!» — «Да что ты, окаянная сила, хоть сегодня спал ли сколько?» — «Ну, батюшка, легко же у тебя работать: и любишь ты поспать, и косишь, и загребаешь тихо, не знаю, из-за чего у тебя работники не жили!» — «Да что ты, свет, ты первый такой! Кто у меня ни работал, я всех за пояс затыкал». — «Ну, пойдем!» — это работник попу говорит.

Работник с песней, с прибауткой так косит, что только держись! «Давай, давай, батюшка, подкашивай! А то матушке буду жаловаться, что худо на сенокосе работаешь». — «Ну, свет, никого я не хвалил, а тебя придется похвалить. Ты не то, что одного, а троих стоишь один!» — «Полно, батюшка, льстить-то! Смеешься надо мной!»

А это четверг уж. До вечера проработали, он и говорит: «Ну, сегодня, батюшка, никуда не пойду, что-то спать охота». — «Полежи, поспи знай!»

В пятницу разбудил еще затемно. И в пятницу никуда не пошел. А в субботу поехали домой.

Поп и говорит: «Ну, свет, мы нонче в неделю сделали столько, сколько раньше в две не наделывали! Если скажем матушке, как мы с тобой работали, так матушка не знаю как нас с тобой угостит!» — «Да я знаю, что угостит! А вот будете меня, батюшка, слушать, так увидите еще что- нибудь особенное». — «А что?» — поп спрашивает. А работник ему говорит: «А вот что я буду говорить, и вы говорите, а более не спрашивайте, потом увидите, в чем дело». — «Ну, ладно, хорошо».

Подъезжают к дому, попадья выскакивает: «Ну, идите в дом! Наверное, приустали и кушать хотите? Вот Матрена выпряжет лошадь-то!» — «Ничего, матушка, я выпрягу сейчас! Я живо!»

Поп пошел в дом, а работник стал лошадь выпрягать. Лошадь выпряг, заходит в дом и раздевается. Смотрит — поп сидит за столом, шевелит в мисе. А большая мяса щей налита, и вот взял поп ложку и поставил: дескать, смотри-ка, сколько мяса накладено! А щи жирные — не продерешь. «Смотри-ка!» — это поп говорит. «Не то, батюшка, еще увидишь!» — работник ему отвечает.

Начали хлебать, поп рассказывает попадье, сколько они сделали, да как работник работал. Работника стал хвалить.

Вот стали похлебывать щи. Поп к работнику стал обращаться, спрашивать его, а он: «Чего? Да ты, батюшка, говори шибче, я совсем оглох, ничего не слышу!» — «Да и я, свет, что-то худо слышу совсем!»

И давай друг дружке орать. А попадья прибегает в другую комнату и дьякону говорит: «Оглохли совсем, слышишь? Как орут-то друг дружке!» — «Давай скорей им каши-то клади!»

Она наклала им каши целое блюдо, масла налила — поверх каши так и плавает. Поп мигает работнику: «Ничего, свет, кормежка-то нам сегодня?» — «Молчи, батюшка, не то еще будет».

Вот начинают кашу кушать, остатки дохлебывают, работник и говорит: «Батюшка, да ведь я ослеп, ничего не вижу!» — «Да и я, свет, как за пеленой за какой-то, да и совсем ведь ослеп!»

А попадья прибегает к дьякону: «Давай, выходи: они ослепли уж!»

Ну, он выходит, садится на лавку, а поп спрашивает шепотом: «А дьякон-то как сюда попал? Что такое?» — «Молчи, знай, батюшка, ведь ты слепой», — работник ему шепчет. А дьякон: «Ну, давай скорей им пирога да молока-то! Они ведь слепые и глухие!»

Попадья живо подает пирог с яйцом, с рисом из белой крупчатки, молока: «Ну, давайте, ешьте, ешьте!» — «Да где? Чего? Мы не видим!» Она им подкладывает пирог, показывает, где молоко; они стали кушать. То как следует подденут, а то и ложка повернется кверху, и так ко рту поднесут. А попадья сидит да с дьяконом смеется. На стол налили, как поросята хорошие.

Вот уже молоко все выпили, пирога середки по три съели, досыта наелись. Работник сидел- сидел: «Ой, батюшки, караул, помираю!» Бултых под лавку на пол. И поп: «Ой, мне тошно!» — тоже под лавку.

Дьякон подходит к работнику: «Что, попои, — говорит, — меня теперь из корыта, покатай меня в бочке; теперь я тебя не боюсь, не пошевелишься!» Попадья говорит: «Что мы теперь с тобой, отец дьякон, будем делать?» — «А давай, — говорит, — сперва поблеем, а потом песню запоем». — «А как блеять-то?» — «А ты, — говорит, — как козочка, тоненько: бе-бе, а я как старый козел: бэ-бэ, а потом спляшем да песню споем».