Мари-Катрин д’Онуа - Кабинет фей

Король же, увидев, что его племянник красивее и умнее всех придворных, сказал ему, что столь великий день не должен пройти без свадьбы и он отдает ему в жены свою дочь. В порыве радости принц кинулся ему в ноги. Ясная Звездочка обрадовалась ничуть не меньше.

Справедливость не была бы восстановлена, не распрощайся со своим одиночеством и старая принцесса, тоже приехавшая разделить всеобщее веселье. Ей вдруг явилась та самая старушка-фея, которую она когда-то дружески накормила ужином; она-то и рассказала ей обо всем, что происходило при дворе.

— Пойдемте же, — продолжила она. — По дороге я расскажу вам о том, как я заботилась о вашей семье.

Безгранично признательная принцесса села к ней в карету, украшенную золотом и ляпис-лазурью. Впереди ехали военные орудия, а позади — шестьсот гвардейцев, все высокородные дворяне. Фея поведала принцессе обо всем, что приключилось с ее внуками, и сказала, что ни на миг не покидала их, являясь то сиреной, то горлицей, и всегда оберегала.

— Видите, — добавила фея, — доброе дело никогда не забудется.

Благодарная принцесса то и дело порывалась целовать ей руки, не находя слов для выражения радости. Наконец они прибыли ко двору. Король оказал им знаки величайшего расположения. Легко вообразить, как поспешили выказать почтение столь блистательной особе и королева Златовласка, и ее прекрасные дети; и сколько добрых слов наговорили они ей, узнав, что именно фея-благодетельница и являлась им в образе горлицы. Ну, а чтобы счастье короля обрело подлинное совершенство, фея открыла ему, что мать Златовласки, которую он всегда считал бедной крестьянкой, была августейшей принцессой; и, быть может, именно эта новость и стала для него вершиной всех чудесных событий этого дня. Праздник завершился свадьбой принцессы Ясной Звездочки и принца Милона. Послали и за корсаром и его женой, дабы отблагодарить их за то великолепное воспитание, какое они дали прекрасным детям. Так, после долгих невзгод, все оказались довольны.

казка о принцессе Ясной Звездочке привела Дандинардьера в такой восторг, что он охотно расхваливал бы ее весь вечер напролет. В порыве воодушевления он притянул к себе Виржинию, страстно схватив ее за руку, и та, еще не успев ничего понять, упала на виконта де Бержанвиля, повалив его на землю. Коротыш Дандинардьер очень удивился произведенной им сумятице и в высокопарных выражениях посетовал на жестокую свою судьбу, виновницу того, что простая его любезность столь плачевно окончилась.

— Вот уж странность, — сказала ему прекрасная амазонка, — хватать за руки со всей силы и называть это любезностью, — да вы меня сделали калекой на несколько дней.

— Да и со мной вы обошлись не лучшим образом, господин Дандинардьер, — раздраженно подхватил виконт. — Пока я падал, мой парик слетел с головы, и так как на людях мне приходится молодиться, то я оказался в крайне затруднительном положении, обнаружив седину перед прекрасными дамами.

— Смотрю я на господина Дандинардьера, и сдается мне, что ваши речи усугубляют его страдания, — сказал приор. — Надобно уважительно относиться к раненому рыцарю. Клянусь вам, сверни он мне даже шею, я бы и слова не сказал.

— Позвольте выразить вам свою признательность, — ответил Дандинардьер, — но — увы! — дамы пользуются иными привилегиями, им простительна и жестокость, и прелестная Виржиния умеет постоять за себя.

— Не упрекайте меня за жалобы, — поспешила она возразить, — другая на моем месте возмущалась бы куда сильнее. Но, признаюсь вам, мне свойственно благородство Александра.

— И жестокосердие Александретты, — радостно парировал Дандинардьер, уверенный, что изреченная им реплика неподражаема по своему остроумию. К его удивлению, никто и не думал аплодировать. Он обвел всю компанию взглядом, выражавшим утонченность мысли, но та едва сдерживала смех. И вот Мартонида, самая щедрая на похвалы, решила не томить его и громко выразила свое восхищение изысканностью выражения насчет Александретты, и теми тайными красотами, кои запрятаны в нем столь глубоко, что не видны простолюдину. Виржиния подхватила слова Мартониды, утверждая, что их гость обладает тонким умом, способным облагородить нравы целого королевства, искоренить непристойности и пошлости и довести язык до высшей степени совершенства; далее последовали сотни других восторженных речей, достоинством не лучше прежних, ибо обе провинциальные прелестницы были на них неистощимы.

Дандинардьер, плененный вниманием дам, смущался и умоляюще складывал руки в железных рыцарских рукавицах. Он все время пытался как-то оправдаться, но запинался и от волнения бормотал словно ребенок или пьяный, иногда лишь восклицая:

— Ваш покорный слуга, вы слишком добры ко мне, ваш покорный слуга.

Было уже поздно, и госпожа де Сен-Тома решила, что больному нужен отдых; она пожелала ему спокойной ночи, и всё общество откланялось. С Дандинардьером остался только верный Ален, который выглядел очень расстроенным и глубоко сожалел о том, что стал причиной его падения. Он стоял в углу комнаты на почтительном расстоянии, не смея даже приблизиться к своему господину и хозяину. Но тот пребывал в благодушном настроении.

— Подай-ка мне ночной колпак, — обратился он к нему, — я хочу надеть его вместо тюрбана. Тот, конечно, мне к лицу, но уж очень неудобен; даже не представляю, как их носят турки — мой то и дело спадает с головы.

— Ой, сударь, — ответил Ален со своей обычной простотой, — удивляться не приходится. Если уж сами черти у них в друзьях, то с их помощью на голове не только чурбан удержится. Да и вы-то разве не видите, что дамы, которым еще далеко до великого Султана, носят на своих головах несчетное количество чурбанов?

— Тюрбан, а не чурбан, дурачина, — воскликнул Дандинардьер, — невыносимо слышать, как неподобающе ты выражаешься.