Сергей Михалков - Три поросёнка и другие сказки

– Я проснулась и уже не могла заснуть. А он пел.

– Почему ты думаешь, что это пел Соловей? – спросил Дрозд.

– Мама тоже проснулась, и она сказала: «Послушай, как поёт Соловей!»

– Он пел лучше меня? – как бы между прочим спросил Дрозд.

– Нет, – ответила Фрэдэрика, – но иначе. Когда ты свистишь, у меня появляется желание смеяться, прыгать и кувыркаться в траве. Это так весело. Но когда он пел, мне хотелось прижаться к маме. Не знаю почему, но нам обеим было почему-то грустно.

– Как глупо пением наводить грусть на окружающих! – воскликнул Дрозд.

– А сам Соловей грустный? Ты его знаешь? – спросила Фрэдэрика.

– Конечно, грустный! – сказал Дрозд. – Не по-настоящему грустный, нет! Но у него всегда глаза на мокром месте. Он это называет меланхолией. Впрочем, он не всегда был такой.

– Расскажи, каким он был? – попросила Фрэдэрика.

– Когда-то, давным-давно, Соловей был прелестной серой птичкой с голосом не больше воробьиного. Он не умел ни петь, ни свистеть, как мы – птицы-певцы. Однажды мой дедушка стал подтрунивать над дедушкой Соловья, потому что тот умел только кое-как чирикать. «Если б я захотел, – рассердился дедушка Соловей, – то я бы пел так же хорошо, как ты». – «Попробуй!» – посоветовал ему мой дедушка. Дедушка Соловей стал следить за дедушкой Дроздом и заметил: тот каждое утро глотает солнечные лучи. Соловей решил сделать то же самое, и в один прекрасный день, когда Солнце пекло особенно сильно, он широко раскрыл свой клюв и выпил столько солнечных лучей, что сжёг себе горло и больше не мог не только чирикать, но вовсе потерял голос.

– А почему тогда твой дедушка не обжигался? – спросила Фрэдэрика.

– Ты не догадалась?

– Нет, – призналась Фрэдэрика.

– Мой дедушка, как и я теперь, пил Солнце на заре, когда солнечные лучи мягкие и тёплые. А если бы мы ждали полудня, то и мы бы обжигались. Итак, дедушка Соловей потерял голос. Но один из его сыновей, более умный, решил: «Если мой папа обжёгся Солнцем, значит, нужно найти другое средство, чтобы научиться петь». В тот же самый вечер, увидев на небе ясную, круглую Луну, он начал глотать её лучи один за другим. И, представь себе, он запел. Песня его была сладкая, томная, но немного грустная. Грустная, как сама Луна, которая никогда не смеётся. И вот с тех пор, когда Солнце заходит, соловьи начинают петь.

– Какая изумительная история! – прошептала Фрэдэрика.

Дрозд замолчал, потому что заметил маленькую гусеницу, которая к нему приближалась, не предполагая, что её ждёт.

Зима была очень суровая. К счастью Одноглазого Дрозда, Фрэдэрика его не забывала, она пустила его жить на чердак и ежедневно кормила хлебными крошками.

Но вот уже несколько дней, как морозы стали спадать и бледное Солнце медленно, как после долгой болезни, всё чаще показывалось на небе.

Как-то солнечным утром Дрозд взлетел на крышу дома и засвистел что есть мочи.

– Зиме конец! Зиме конец! – свистел он. – Скоро Весна! Скоро Весна!

Однажды при встрече с Фрэдэрикой он сказал:

– Ты убедилась, что умеешь летать. Хочешь, я на днях возьму тебя с собой?

– Куда? – спросила Фрэдэрика.

– На птичий праздник! – ответил Дрозд. – Птицы будут отмечать начало Весны. Для нас, певчих птиц, это великий праздник.

– Хорошо, – согласилась Фрэдэрика, – но я не умею петь, как вы.

– Это неважно, – сказал Дрозд. – Ты будешь только смотреть и слушать. Только тебе придётся помолчать, иначе ты можешь напугать птиц-певцов – и они улетят. Тогда ты сорвёшь наш праздник.

– А как он проходит? – поинтересовалась Фрэдэрика.

– Сначала мы все вместе поём «Гимн Весне», – сказал Дрозд. – Затем каждая птичья семья произносит свои пожелания к наступающему году. После этого присуждают награды за лучшие пожелания: солнечные лепёшки, лунные пирожные, ледяные сосульки, которые ещё до конца не растаяли.

– Ты тоже будешь награждён? – спросила Фрэдэрика.

– Нет, я нахожусь в Жюри, – ответил не без гордости Дрозд. – Я буду присуждать награды победителям. С моим мнением считаются.

– И когда же мы полетим? – спросила Фрэдэрика.

– Скоро. Очень скоро. Я тебя предупрежу, – сказал Дрозд и начал приводить в порядок свои пёрышки.

Через три дня установилась восхитительная погода. Небо было такое голубое, как мамино праздничное платье. Солнце светило и грело вовсю.

Воробьи чирикали до умопомрачения.

– Мы улетаем, Фрэдэрика! – объявил Дрозд.

– Когда?

– Сейчас.

– Мне надо собраться, – сказала Фрэдэрика. – И потом, я не знаю: сумею ли я лететь? Прошлый раз я ведь только попробовала.

– И очень удачно, – сказал Дрозд. – А собираться в дорогу незачем. Полетишь налегке. Только закрой как следует свой плохой глаз, а то ты можешь упасть на землю. Погоди, я придумал, как подтолкнуть тебя.

Дрозд сделал знак Тополю. Тополь склонился к ногам девочки.

– Ухватись за него и – в путь-дорогу! – крикнул Дрозд.

Фрэдэрика ухватилась обеими руками за макушку Тополя, тот быстро выпрямился, и Фрэдэрика очутилась в воздухе рядом с Дроздом.

Они летели рядом, набирая скорость. Фрэдэрика на лету заклеила свой левый глаз кусочком пластыря, который оказался в кармашке её платья. Теперь глаз был надёжно закрыт.

Вскоре Дрозд и девочка были окружены сотнями птиц, летевшими в том же направлении.

– Куда они летят? – спросила Фрэдэрика.

– Туда же, куда и мы, на Праздник Весны, – ответил Дрозд. – Не разговаривай со мной, мы уже приближаемся.

Они были над лесом. Дрозд показал на полянку:

– Опустись тут. Встань за сосну, за всем наблюдай, но молчи. Когда всё закончится, я прилечу за тобой.

Фрэдэрика плавно опустилась на траву и спряталась за ствол большой сосны.

Вокруг полянки все деревья были усеяны птицами, которые шумно и радостно переговаривались.

Одни без умолку щебетали, другие пели, не обращая внимания на окружающих. На одной из берёз группа Жаворонков без конца репетировала свои трели. Вокруг стоял праздничный птичий гомон и гам. И вдруг всё стихло. На полянке появился Попугай. Переваливаясь с ноги на ногу, он направился к большому пню и лениво взобрался на него. В ту же минуту к Фрэдэрике подскочил Дрозд.

– Смотри хорошенько! – предупредил он Фрэдэрику. – Праздник начинается.

– Кто это? – шёпотом спросила Фрэдэрика, показав в сторону Попугая.

– Это Попугай! Он Председатель Жюри! – ответил Дрозд.

– Как странно, ведь сам он не умеет петь.

– Зато у него прекрасный слух! – сказал Дрозд. – И потом, лучше его никто не умеет произносить речей. К тому же он никому не завидует, потому что живёт в домашних условиях, на всем готовом.