Туве Янссон - Невидимое дитя

Гром загрохотал ближе. Муми-папа почувствовал сотрясение и сел. Пошел дождь.

Внезапно все хатифнатты начали жестикулировать, словно подгоняя ветер. Они качались, кивали и танцевали. Тонкая комариная песня разлилась над одиноким островком. Вой хатифнаттов, одинокий и тонкий звук, похожий на ветер в ущелье. Муми-папе невероятно понравилась песня хатифнаттов. Вверх, вниз, то завывая, то шурша.

Муми-папа почувствовал уколы в ушах. Его руки задрожали. Он встал и попытался подойти к хатифнаттам. «Их тайна сокрыта в буре, — догадался Муми-папа. — Они, видимо, уже видели бури, похожие на эту…»

На остров опустилась темнота, огни пробежали по небу, словно вихрь опасной белой и шипящей жидкости. Далеко в вышине ревел ветер, а потом ударил гром. Свирепый грохот усиливался.

Словно тяжелые вагоны с камнями ездили по небу туда-сюда. Ветер схватил Муми-папу и стал прижимать назад к земле.

Муми-папа сел на землю, придерживая шляпу. Он чувствовал, как его обдувает ветер, внезапно он подумал: «Нет. Что же со мной? Я же не хатифнатт. Я — Муми-папа… Что я здесь делаю?»

Он оглядел стоящих вокруг хатифнаттов и все понял. Он понял, что только великие бури давали хатифнаттам жизненную силу. Хатифнатты заряжались. Только электричество могло подарить им жизнь, и они искали его.

Они совершали дальние путешествия, может, собравшись большой толпой, они сами могли вызвать бурю…

«Да, так и должно было случиться, — подумал Муми-папа. — Бедные хатифнатты. Я сидел на своей веранде, веря, что они замечательные и свободные, потому что никогда не говорят лишних слов и ничего не делают».

Разверзлись небеса, и хлынул ливень. Засверкали белые молнии.

Муми-папа вскочил на ноги. Его глаза теперь сделались синими. Он громко воскликнул:

— Я уезжаю домой! Я уплываю.

Он повернулся против ветра, натянул шляпу по самые уши. Потом он побежал к берег прыгнул в лодку, поднял парус и направился прямо в бурное море.

Муми-папа снова стал самим собой, к нему вернулись его мысли, и он мечтал очутиться дома.

— Никогда больше не стану исчезать, шептал он сам себе, пока его лодка летела по волнам. Никто не гнался за ним, но Муми-папа не спал и чувствовал холод, не ошибался в выборе маршрута. Он никогда так не бы счастлив. Но его терзали угрызения совести.

Как ужасно…

И все же Муми-папа чувствовал себя очень счастливым и больше не боялся бури. «Однако, дома у нас никогда не будет электричества, — решил Муми-папа. — Мы сохраним старые керосиновые лампы».

Муми-папа страстно желал оказаться на веранде своего дома со своей семьей. Внезапно он подумал, что наверное только там и возможно стать самым свободным и любящим приключения Муми-папой.

Жила-была Филифёнка Однажды она стала стирать в море свой большой ковер. Она намылила его, потом стала усердно тереть щеткой первую синюю полосу. Набежавшая морская волна прополоскала ковер.

Филифёнка терла ковер и дошла до следующей синей полосы, но солнце напекло ей спину. Тогда она опустила свои тонкие ножки в чистую воду, а сама все терла и терла.

Был тихий и спокойный летний день, как раз такой, какой нужен для стирки ковров Ленивые, сонные волны помогали полоскать, а вокруг Филифёнковой красной шапочки кружилось несколько жужжащих шмелей. Они приняли ее шапочку за цветок!

«Не притворяйтесь, — мрачно подумала Филифёнка. — Я знаю такие шуточки. Перед стихийным бедствием все кажется спокойным».

Она добралась до последней синей полосы, позволила морской волне прополоскать ковер, а потом вытащила его из воды.

Филифёнка постояла, раздумывая: «Почему это погода не портится? Может, из-за моей новой оранжево-красной шапочки? Или из-за приукрашенного отражения света? Конечно, пока я стою на месте, все опасности тоже затаились. Интересно, кому-нибудь будет нужен мой ковер, если стихийные бедствия вырвутся на свободу? Кто-то ведь может и погибнуть…»

Филифёнка расстелила ковер на скале и, забравшись на него, начала его отжимать.

Погода оставалась подозрительно отличной.

«Что-нибудь обязательно случится, — твердо знала Филифёнка. — Где-то у горизонта притаилось нечто черное и ужасное… Оно постепенно разрастется, помчится к берегу… Быстрее и быстрее…»

— Никто не знает, что же там спряталось, — шептала себе под нос Филифёнка.

Ее сердце сильно забилось, спина похолодела. Она все время оборачивалась, словно у нее за спиной притаился враг. Но море сверкало, отражения отплясывали на дне игривые па, и теплый летний ветер нежно ласкал лицо Филифёнки.

Но это отнюдь не доставляло ей удовольствия. Неизвестно почему она ударилась в панику. Трясущимися руками Филифёнка выжала ковер досуха, схватила мыло, щетку и бросилась к своему дому, чтобы поставить чайник на огонь. В пять часов обещала зайти Джаффси.

Филифёнка жила в большом, неказистом доме. Кто-то хотел избавиться от старой краски и покрасил дом снаружи в темно-зеленый, а изнутри в коричневый цвета. Филифёнка арендовала этот дом у хемуля, который уверил ее, что ее бабушка жила здесь летом, когда еще была маленькой девочкой. А так как филифёнка очень гордилась воспоминаниями детства и своими родственниками, то она решила, что переехать в этот дом будет почетно: ведь здесь жила ее бабушка!

В первый же вечер Филифёнка, сидя на ступенях, долго удивлялась своей бабушке. Как странно все же, что Филифёнка с ее чувством прекрасного, согласилась жить на мрачном, печальном побережье. Ни сада, в котором можно выращивать сливы «на варенье», ни маленьких деревьев, ни кустов, среди которых можно построить беседку. Совсем ничего!

Филифёнка вечерами тяжело вздыхала и в отчаяньи смотрела на зеленое море, окантованное бесконечной каменной рамкой.

Зеленая вода, белый песок, сухие красные водоросли. Обстановка предвещала стихийные бедствия.

Очень опасное место!

Но потом Филифёнка поняла, что все не так. Она переехала в ужасный дом на ужасном побережье. Здесь жила ее бабушка!

Потом Филифёнка решила написать письма всем знакомым и высказать свое отношение к дому, но передумала. Ведь дом не был ее собственностью. Филифёнка могла поставить себя в дурацкое положение, разослав письма.

Прикрыв дверь, она решила сделать дом хоть изнутри поуютнее. Задача оказалась не из легких. Потолки были такими высокими, что на них всегда скапливались тени. Окна — большие и чересчур классические. Никакие кружевные занавески не могли заставить их выглядеть чуть-чуть поприятнее. Это были не те окна, из которых смотрят на улицу, а те, в которые заглядывают случайные прохожие. Филифёнке они совершенно не нравились.