Софья Прокофьева - Астрель и Хранитель Леса

В глубине леса уже сгустился ночной сумрак. Небо налилось бездонной синевой, готовясь встретить первые звезды. И сумерки окутали все вокруг.

Волшебник Алеша в последний раз оглянулся на Ренгиста, на Гвена Хранителя Леса… А где же Астрель?

Ее уже не было видно. Только две звезды сияли в сумерках. Это были слезы счастья в глазах Астрель.

– Ну что ж, нам пора, пойдем, – шепнул волшебник Алеша коту Ваське.

– Давно пора, – ворчливо отозвался кот Васька. – А где ихнее спасибо? – Волшебник Алеша поплотнее укутал шарфом усталого кота и зашагал в сторону города.

– Вымокли, оголодали совсем. А уж страху-то натерпелись, – с обидой рассуждал кот Васька, поглубже зарывая нос в теплый шарф. – И никакой тебе благодарности. Как же так, пушистый Алеша?

Луна выбелила каменную дорогу, и шаги волшебника Алеши звучали гулко и одиноко.

«Так и должно быть, наверно, – подумал волшебник Алеша. Он сунул руку под шарф и принялся тихонько поглаживать кота Ваську, почесывать за ушком, пока не услышал довольное и сонное мурлыканье. – Они забудут нас. А может, уже забыли. Потому что мы другие, из другой жизни. Это закон сказки, тут уж ничего не поделаешь. Но разве в этом дело? Астрель позвала нас, и мы пришли. Она надеялась. И вот мы спасли Астрель, спасли надежду… Вот что главное».

Волшебник Алеша улыбнулся в темноте и уже бодро зашагал к еще далеким огням города.

А город встречал их разноцветной россыпью огней. Ворота в городской стене были широко распахнуты.

Навстречу волшебнику Алеше шли люди с разноцветными фонариками, подвешенными на длинных палках. Фонарики раскачивались и мигали, и от этого казалось, качается и пляшет все вокруг: и дома, и длинные тени, и вывески над дверями.

Во всех домах были настежь растворены окна, всюду горели свечи. Никто не спал. Оживленные, веселые восклицания перелетали через темную улицу:

– Они вернулись!

– Все!

– Все до одного!

– И пекарь с подмастерьями!

– И кузнец!

– И гончар со своим сыном!

– И братья-рыбаки!

– А вы видели жену Ниссе? Малыш-то как подрос.

Колеблющиеся на ветру огни фонарей озаряли радостные, растроганные лица.

Волшебник Алеша устал, да и проголодался.

«Уж дома отосплюсь вволю. И котлеты есть в холодильнике…» – вспомнил он.

Волшебник Алеша перешел через мост Зевнивовесьрот. Сборщик податей, растерянный, с разинутым ртом, метался от одного прохожего к другому. Жадно заглядывал в лица, хватал идущих за руки. Но нет, никто не зевал. Люди улыбались. И каждая веселая улыбка пугала его, и он с воплем шарахался в сторону.

Свет фонарей падал с моста в воду, и река подхватывала и уносила разноцветные огни. Они плыли, качаясь и расплываясь кругами. Вся река далеко-далеко искрилась и сверкала.

– Ку-ка-ре-ку! – послышалось откуда-то издалека.

Надрывные крики все приближались, не умолкая.

На мост взбежал короткий, приземистый человечек с тяжелым нависшим лбом. Он держал в руках небольшую грубую шкатулку. Пробегая мимо волшебника Алеши, он по-петушиному вытянул шею и выкрикнул раскатисто и громко:

– Ку-ка-ре-ку!

Свет зеленого фонаря отразился в его глазах, пустых и безумных.

Волшебник Алеша заметил черные дыры на его одежде, обгорелые рукава куртки. Шкатулка, которую он держал в руках, с одного бока была обуглена.

– Ку-ка-ре-ку! – снова пронзительно выкрикнул человечек и, нелепо подпрыгивая, бросился бегом через мост.

Волшебник Алеша остановился, поглядел ему вслед.

– Это Скипп! Вот уж о ком доброго слова не скажешь, – промолвила словоохотливая старушка с маленьким синим фонариком в руке. – Он служил, да будет тебе ведомо, у самого Каргора. А как загорелась Черная башня, говорят, бросился прямо в огонь. Уж что с ним сейчас делается, и в толк не возьму. Только не будет добрый человек кукарекать.

Старушка заторопилась дальше, и синий свет ее фонарика затерялся в пестром кружении огней.

«Видимо, он хотел вернуть себе голос, да второпях схватил что под руку подвернулось, – догадался волшебник Алеша. – Первую попавшуюся шкатулку, а там был только петушиный крик. Вот оно что».

– Ку-ка-ре-ку! – донеслось издали. И какие-то петухи, разбуженные не вовремя, начали перекликаться то близко, то далеко за рекой: «Ку-ка-ре-ку!»

– Чего это? Утро, что ли? – шевельнулся под шарфом кот Васька. – Если утро, то пора завтракать. Логично? Логично!

– Спи, спи… – погладил его волшебник Алеша. – Уже недолго. Поспи пока.

Небо чуть посветлело, и звезды, словно поеживаясь от утреннего холода, таяли одна за другой.

Волшебник Алеша прошел мимо королевского дворца. Его стены поднимались вверх черной зубчатой громадой. Ни звука, ни единого огонька. Чугунные витые ворота были распахнуты настежь. Нигде никого. Вдруг послышался скользящий быстрый шорох, и волшебник Алеша разглядел маленькую серую мышку. Она выбежала из-под арки ворот, спокойно присела на задние лапки и начала лапками чистить мордочку.

От того, как беспечно вела себя эта маленькая мышка, огромный королевский дворец показался волшебнику Алеше каким-то особенно заброшенным и безлюдным.

«Все убежали. Да, да, конечно, – подумал волшебник Алеша. – Король, придворные, стража – все. И они не посмеют вернуться. Теперь, когда люди узнали о злодейском волшебстве. И эти смелые юноши, которых превратили в оленей! Как гневно горели их глаза!..»

От королевского дворца тянуло запустением и холодом.

Волшебник Алеша ускорил шаг и прошел мимо. Кот Васька крепко спал, весь мягкий, теплый, не разберешь – где голова, где лапы. Тоже ведь намаялся, бедняга.

Волшебник Алеша с радостью узнал улицу сапожников. С черепичных крыш стекало утреннее золото. Легкий ветер надувал занавески на низких окнах. Они, казалось, ждали, когда люди проснутся и примутся за работу.

Ну вот, наконец-то! Знакомая стена, сложенная из грубо отесанных камней. Только перейти дорогу – и волшебник Алеша у цели. Волшебник Алеша окликнул кота Ваську:

– Э-эй, просыпайся, любезный! Мы с тобой, можно сказать, уже дома!

Кот Васька вяло зевнул и высунулся из-под свитера, вытаращил зеленые глаза.

– Ага! Вот стена, та самая! – радостно мяукнул он. – Тут где-то еще кротовая норка была, ну да ладно. Давай, пушистый Алеша, ищи дверь! Ой, батюшки!.. – Кот Васька вдруг задохнулся. – А… где же дверь? Ну эта, нарисованная?