Якоб Гримм - Сказки

Батрак на этот раз смолчал, выполнял и второй год, как и прежде, свою работу; в конце второго года он опять не получил своего заработка, но стерпел и остался работать дальше. Прошёл и третий год, пораздумал хозяин, полез к себе в карман, но ничего оттуда не достал.

Тут батрак, наконец, не выдержал и говорит:

– Хозяин, я вам честно работал три года, будьте добры, уплатите мне то, что надлежит получить мне по праву; я от вас ухожу, хочу поглядеть, что на белом свете делается.

Ответил скряга:

– Да, мой любезный работничек, ты мне служил усердно, и за то будешь ты щедро награждён, – он сунул руку в карман и отсчитал батраку три геллера денег, – вот тебе по целому геллеру за год, это плата большая и более чем достаточная; редко у кого из хозяев ты получил бы столько.

Простодушный батрак в деньгах понимал мало, загрёб свой капитал и подумал: «Ну, теперь карман мой полон, чего мне тужить и зачем дальше на тяжёлой работе мучиться?»

И он ушёл и двинулся через горы, по долинам, распевая песни да приплясывая сколько его душе было угодно. Приходилось ему раз проходить мимо лесной чащи, вдруг вышел оттуда маленький человечек и окликнул его:

– Куда это ты, брат-Весельчак, собрался? Вижу, ты не больно озабочен и грустить не собираешься.

– А чего мне быть грустным? – ответил батрак. – Всего у меня вдосталь, и заработок за целых три года в кармане у меня позвякивает.

– А сколько же у тебя богатств-то? – спрашивает его человечек.

– Сколько? Целых три геллера, отсчитано верно.

– Послушай, – сказал карлик, – человек я бедный, подари мне свои три геллера: работать я больше не в силах, а ты ещё молод и можешь себе легко заработать на хлеб.

А было у батрака сердце доброе, сжалился он над человечком, отдал ему свои три геллера и сказал:

– Ну, бог с тобой, мне и этого хватит.

Сказал человечек:

– Я вижу, сердце у тебя доброе, и обещаю тебе исполнить твои три желанья – за каждый геллер по желанью, и все они исполнятся.

– Ого, – сказал батрак, – да ты, видно, из тех, кто на выдумки горазд! Ну, что ж, если так, то я пожелаю себе, во-первых, такой самопал, что во всё, куда ни нацелишься, он попадёт; во-вторых, такую скрипочку, что ежели на ней заиграть, то всяк, кто услышит игру, начнёт плясать; в-третьих, если я у кого что попрошу, то чтоб не было мне ни в чём отказу.

– Это всё у тебя и будет, – сказал человечек, сунул руку в куст, и – кто бы мог только подумать! – была уже перед батраком и скрипочка, и самопал, готовый выстрелить, – будто их кто по заказу сделал. Дал человечек их батраку и сказал:

– Если ты что у кого попросишь, то ни один человек на свете тебе в этом не откажет.

– Ну, милый, чего ж тебе теперь и желать-то? – сказал себе батрак и весело двинулся дальше.

Вскоре повстречался ему по дороге беглый монах: он стоял и прислушивался к пению птицы, которая сидела на самой макушке дерева.

– Божье чудо! – воскликнул монах. – Такая маленькая птичка, а какой необычайно сильный голос! Эх, если бы мне её заполучить! Кто б это мог насыпать ей соли на хвост?

– Если это и всё, – сказал батрак, – то птичка враз на земле очутится, – приложил он самопал, нацелился, и упала птица в терновую заросль.

– Ступай, плут, – сказал он монаху, – и достань теперь оттуда птицу.

– О да, позвольте уж мне, а то прибежит собака. Уж раз вы в птицу попали, то дайте подобрать её мне, – он лёг на землю и начал пробираться в кусты.

Вот залез монах в самую гущу терновника, и захотелось доброму батраку над ним посмеяться, – снял он свою скрипку и начал играть. И мигом начал монах на ноги подыматься и прыгать, и чем больше батрак играл, тем быстрей становилась пляска. Но колючие шипы разорвали ему потёртый подрясник, причесали как следует ему волосы, всего его искололи и впились в тело.

– Ой, – закричал монах, – зачем мне такая игра! Бросьте играть на скрипке, плясать мне вовсе не хочется.

Но батрак его не послушал и подумал: «Ты довольно с людей шкуру драл, пускай с тобой поступит так же терновая заросль». Он принялся снова играть, и пришлось монаху подпрыгивать всё выше и выше, и лохмотья его подрясника повисли на шипах.

– Ай! Ай! Ай! – кричал монах. – Я готов вам отдать всё, что потребуете, только оставьте свою игру на скрипке, дам полный кошелёк денег.

– Уж если ты такой щедрый, – сказал батрак, – то так и быть, я брошу свою музыку; но надо будет о тебе порассказать всюду, как здорово ты пляшешь! – и он забрал кошелёк и пошёл себе дальше.

А монах, как стоял, так и застыл на месте, он смотрел батраку вслед, пока тот отошёл далеко и совсем уже скрылся из виду; потом монах закричал во всё горло:

– Эх ты, несчастный музыкант, музыкантишко ты трактирный! Погоди, поймаю я тебя одного, будешь ты от меня удирать, аж пятки засверкают. Эх ты, оборванец, заткни себе грош в глотку, вся цена тебе шесть грошей! – и он продолжал его ругать на чём свет стоит. Наконец он удовлетворился, отдышался и побежал в город к судье.

– Ой-ой-ой! Господин судья, посмотрите, как меня злодей на большой дороге ограбил, избил! Камень, и тот сжалиться может. Всю одежду на мне изорвал! Всего меня исколол, исцарапал! Все мои жалкие гроши забрал у меня вместе с кошельком. А были там всё дукаты, один красивей другого. Ради бога, упрячьте вы этого злодея в тюрьму!

Сказал судья:

– Так что ж, это был, наверно, солдат, который тебя так изрубил саблей?

– Боже упаси! – ответил монах. – Никакой сабли у него не было: висел у него самопал за плечами и скрипка на шее, – злодея легко опознать.

Выслал тогда судья своих стряпчих, чтобы его изловить; нашли они доброго батрака, – он шёл медленно по дороге, и оказался у него кошелёк с золотом. Привели его на суд, а батрак говорит:

– Я монаха не трогал и денег у него не брал, он сам мне их предложил, оттого что не мог вынести моей музыки.

– Боже мой! – закричал монах. – Да он врёт, как водой бредёт.

И судья батраку не поверил и сказал:

– Плохо ты оправдываешься, так ни один монах не поступит, – и присудил доброго батрака повесить за то, что он будто совершил грабёж на большой дороге.

Стали батрака уводить, и закричал монах ему вслед:

– Эй ты, бродяга, дрянной музыкант! Теперь-то ты получишь заслуженное тобой наказанье!

Стал батрак спокойно подыматься вместе со своим палачом по лестнице, а на последней ступеньке повернулся и говорит судье:

– Прежде чем мне умереть, исполните одну мою просьбу.

– Хорошо, – сказал судья, – если ты не будешь просить, чтоб тебя помиловали.

– Нет, я прошу не о помиловании, – сказал батрак, – а дозвольте мне сыграть в последний разок на своей скрипке.

Поднял монах страшный крик:

– Ради бога, не разрешайте ему, не разрешайте!

Но судья сказал: