Анатолий Гаврон - Снежный Волшебник в Судогде

Старик отвечал в городе за снег. Да, да, за снег! Снег, который падал с неба, а иногда просто валил и засыпал все вокруг. Попутно он отвечал за сугробы и ледяные горки. За катки в городе Старик не отвечал. Их кто-то заливал, но кто и когда, он не интересовался. Ему и своей работы хватало.

Жизнь в операторской начиналась с вечера. Когда первый этаж затихал, он открывал форточки своих двух окон, выходящих на стадион, подходил к проигрывателю и ставил виниловую пластинку с вальсами. Вальсы были разные, но он всегда выбирал один и тот же, где в такт музыке пели птицы, мычали коровы и гудели пастушьи рожки. Все это, словно вбирая в себя, слушали два голоса: мужской и женский. В нужный момент они вступали в музыкальный диалог с чарующими звуками леса. И вот уже звуки губной гармошки, гобоя, валторны, скрипки и трубы в лесу слились в веселом вальсе. Конечно, эта музыка утра будила всех. У Старика она звучала ближе к вечеру, будто день не заканчивался, а только начинался. На то была своя причина. Этот условный сигнал звучал для птиц, которые с осторожностью влетали в комнату, не мешая друг другу и в строгом порядке. Последним был ворон. Это значило, что все на месте. С последним аккордом вальса ворон издавал свое «карр-карр», пытаясь попасть в тональность. Ему это не удавалось, но он никогда не огорчался, потому что всегда получал от старика лакомство – шарики из вареного риса.

Сегодня творилось что-то невообразимое. Птицы летали по комнате и не могли приземлиться, то есть сесть на свои строго отведенные места. Когда они прилетели в первый раз, то каждый выбрал свое место: две синицы садились на стол, там каждую из них ждала горка корма – рис вперемешку с мучными червями. Гордый воробей не желал сидеть ни с кем рядом и занимал всю поверхность книжной полки. На ней ничего не должно лежать, кроме крошек белого хлеба и печенья.

Стайка щеглов, соседи Старика, жила прямо здесь, под крышей на чердаке и никогда не улетала кочевать. Правда, некоторые все же пытались. Но однажды в лютую стужу они чуть не замерзли в поле, занесенном снегом. И только Старик спас их, принес домой, отогрел и накормил. Вот с тех пор они всегда жили рядом на чердаке, всегда получали семечки, семена рапса, конопли и множества других злаков. Они знали вход под крышу, но никого не пускали сюда. Это было их место. Конечно, они считали себя почти хозяевами и запросто садились на голову и плечи Старика, бурно рассказывая, как они живут. Больше никто так не делал. В комнате они облюбовали фикус на журнальном столике и среди больших зеленых листьев в ярком оперении казались диковинными птицами. А свет от вывески «Продукты», который попадал в комнату, делал их еще более экзотическими персонажами.

Была еще одна птица. Но она прилетала нечасто. И была самой главной. Ее ждали и боялись. Она приносила известия, о которых хоть и догадывались, что-то слышали, но не знали наверняка. Это была кольчатая горлица. Весной и летом она жила по соседству на старом дубе в отвоеванном ею гнезде. Отвоевать его было нелегко, но ворон всегда был рядом. Он помогал ей. Зимой она селилась рядом с ним: на старом кладбище, в заброшенном склепе. Там они коротали холодное время, довольствуясь тем, что приносили люди, и ждали весну. Сколько раз Старик предлагал им поселиться на чердаке, но никто из них не соглашался с этим. Главным для них была свобода. Хоть и в мыслях у Старика не было как-то их ограничить. Каждый выбирает сам, как ему жить. Тем более горлица знала что-то такое, чего остальные птицы не знали.

Сегодня все было не так, как всегда. Птицы, прилетев, никак не могли успокоиться. Они летали по комнате, нарушая весь порядок, и не хотели клевать угощения. Они без умолку разговаривали друг с другом. И хотя Старик понимал все, о чем они говорят, но сегодня разобрать что-либо было трудно. Только ворон сидел спокойно, изредка подергивая крыльями и щелкая клювом. Он был недоволен птицами и уже терял терпение. Наконец он не выдержал, взлетел с форточки, сел на вешалку верхней одежды, громко каркнул и зловеще раскрыл крылья. Это означало высшую степень гнева. Еще мгновение, и он выгнал бы из комнаты всех птиц.

В этот момент в окошко влетела кольчатая горлица. Она пролетела по комнате и села на плечо Старика. Ворон перелетел к окну и занял свое исходное место. Все птицы моментально замолчали и расположились на своих местах. Старик протянул вперед свои руки и открыл ладони, на них лежало лакомство для горлицы: зерна пшеницы, семена подсолнечника. Она быстро склевала несколько зерен, сказала по-птичьи «спасибо», дернув хвостом, и начала свой рассказ.

Не было необходимости переводить, ведь он очень хорошо понимал, как бы ни излагались подробности происшествия. Это ведь как и у людей: все понимают друг друга, но каждый говорит чуть-чуть иначе из-за акцента, неправильных ударений, торопливости. Старик даже изобрел свой птичий диалект, на котором он говорил редко и только когда надо было предупредить об опасности или же похвалить кого-либо. Но сейчас не об этом.

Горлица начала свой рассказ эмоционально, чуть подрагивая крыльями и беспрестанно поднимая клюв, чтобы усилить значимость своей речи.

– Прежде чем рассказать о происшествии, которое произошло, и о том, что нас ожидает в ближайшее время, я хочу спросить, – она сделала паузу и осторожно посмотрела на Старика. – Сколько лет Вы совершаете чудо, к которому мы все причастны? Конечно, в той или иной степени.

От такого вопроса Старик растерялся и на какое-то мгновение потерял дар речи, не только птичьей, но и человеческой.

Именно в этот момент раздался оглушительный стук в дверь, который по-настоящему не был таким оглушительным. Просто много лет в эту дверь никто не стучался.

С первых дней в школе он начал сутулиться. Не то чтобы он был высокий, но все равно хотел спрятаться, чтобы его не видели, не замечали. Он был мечтателем. Повернувшись к окну, всматривался в узкую полоску между домами, за которой виднелся лес, за ним небо голубое, если повезет с погодой. Иногда отдельные облака, то белые, то розовые, а то и красноватые от заходящего солнца, разыгрывали небесные баталии. И в этот момент он собирался весь как пружина и хотел полететь незаметно от всех. А его видели, даже замечали его голубые глаза и белые курчавые волосы. Бабушке рекомендовали быть внимательной к его такому стремлению и всячески выпрямлять мальчика. Голубоглазый мечтатель придумал себе прогулки по Главной улице. Сделав пятнадцать шагов, он останавливался, вытягивал вверх руки, тянулся к солнышку, хотя не всегда это солнышко было. Тянулся, стоя на носочках, а потом медленно опускался и, опуская руки, шел дальше. А в пятом классе к этому упражнению мальчик прибавил и дыхание, а к нему распевное произнесение названия города, в котором он жил. Но с Главной улицы пришлось уйти, чтобы никто не крутил пальцем у виска, показывая, что он того, неадекват. Но и здесь он придумал себе занятие. На этих улицах жили его одноклассники. Сначала он звал их, распевая их имена, они высовывались из окон, глазами спрашивали, чего он хочет, а он тянулся к солнцу и распевно говорил: «Сууудоогдаа!» Это вызывала смех, а потом к нему присоединялись его друзья, и уже на следующей они звали еще кого-то, но с вытянутыми руками одновременно выдыхали: «Сууудооогдааа!» Так они играли, пока была теплая осень. Но зарядили дожди, и уже почти никто не выходил. Потом пошли другие заботы – близился Новый год. Его ждали с нетерпением. Еще бы! С ним приходят подарки и каникулы. Так хотелось этого побыстрее!