Редьярд Киплинг - Вторая книга джунглей

— Какой позор, — произнёс шакал. — Такое благородное сердце! Но люди все одинаковы.

— Нет, между ними существует различие, — мягко сказал Меггер. — Одни худы и сухи, как барочные шесты. Другие жирны, как молодые шак… собаки. Я никогда не соглашусь беспричинно унижать людей. Они разнообразны, и многолетний опыт доказывает, что все они, мужчины, женщины и дети, достаточно хороши; я не вижу в них ничего дурного. Помни же, дитя, тот, кто осуждает, бывает осуждён.

— Конечно, лесть хуже попавшей в желудок пустой жестянки, но мы сейчас слышали, поистине, мудрые слова, — заметил Адъютант, опуская свою поджатую ногу.

— Но подумай о людской неблагодарности, относительно такого высокого существа! — слащаво начал шакал.

— Нет, нет, это не неблагодарность, — возразил Меггер. — Они просто не думают о других, вот и все. Лёжа на моем всегдашнем месте около брода, я раздумывал, как для стариков и для детей неудобны лестницы на новый мост. О стариках, понятно, нечего особенно много думать, но меня поистине печалят толстые, жирные дети. Тем не менее я полагаю, что мост скоро потеряет для них прелесть новизны, что коричневые ноги моего народа станут снова храбро переходить реку вброд, как в былое время, и старый Меггер будет получать своё.

— Но сегодня по реке плыли гирлянды ноготков, — заметил Адъютант.

В Индии гирлянды ноготков — символ почтения.

— Ошибка, большая ошибка. Это жена продавца сладкого мяса… Год от году её зрение ослабевает, и она не в силах отличить бревна от меня, Меггера Гаута; сделай она ещё шаг, я показал бы ей некоторое различие между мной и чурбаном. Все же у неё были хорошие намерения, а нам следует обращать внимание на духовную сторону приношений.

— Какой толк в гирляндах ноготков для того, кто лежит на куче мусора? — спросил шакал.

Он усердно ловил блох, в то же время поглядывая на своего «покровителя бедных».

— Правда! Но люди ещё не начали устраивать мусорной ямы, в которую попаду я. На моих глазах река пять раз отступала от селения, прибавляя земли к концу улицы. Пять раз видел я, как жители возводили новые строения на берегах, и ещё пять раз увижу повторение этого. Я — не потерявший веру, охотящийся за рыбами Гавиаль (порода крокодилов); я не бываю то в Кази, то в Прейаге, как говорит поговорка, я верный и постоянный страж этого брода. Недаром, дитя моё, селение носит моё имя. А как говорит пословица: «Тот, кто долго сторожит, наконец получает награду».

— Я ждал долго, очень долго, чуть не всю жизнь, а в награду меня только кусали или били, — заметил шакал.

— Ха, ха, ха! — захохотал Адъютант и затем пропел: — В августе был рождён шакал, дожди выпали в сентябре. Никогда ещё не видывал я подобных ливней, сказал этот шакал.

У Адъютанта есть одна очень неприятная особенность. Через неопределённые промежутки времени у него начинаются острые припадки судорог и, хотя с виду Адъютант гораздо добродетельнее остальных своих родичей, которые все необыкновенно почтенны, во время приступов этого недуга он принимается дико выплясывать какой-то странный военный танец и, слегка распуская крылья, то поднимает, то наклоняет свою лысую голову; по причинам, хорошо известным ему самому, самые худшие припадки странной болезни всегда совпадают с его злыми замечаниями. При последнем слове пропетой песенки он снова замер, как бы вытянувшись на часах, и сделался в десять раз более похож на адъютанта, нежели прежде.

Шакал не прореагировал; ему уже минуло три года, но нельзя же сердиться на оскорбление, нанесённое особой с клювом в ярд длины и сильным, как дротик. Адъютант славился своей трусостью; шакал же был ещё трусливее.

— Нужно прожить долго, чтобы получить запас знаний, — заметил Меггер. — И следует заметить: маленькие шакалы — явление обычное, дитя моё, но такой Меггер, как я, встречается нечасто. При всем том я не возгордился, потому что гордец скоро погибает; однако заметь: все дело в судьбе, и свою судьбу не может изменить никто, плавающий ли, ходящий ли, бегающий ли на четырех ногах. Я лично доволен своей судьбой. При удаче, обладая острым зрением и привычкой замечать, есть ли выход из ручья или заводи, можно сделать многое.

— А мне рассказывали, что даже «покровитель бедных» однажды поступил неосмотрительно, — язвительно заметил шакал.

— Правда; но в этом случае мне помогла судьба. Происшествие, о котором ты говоришь, случилось, когда я ещё не достиг полного роста. Клянусь правым и левым берегом Ганга, чем-чем только не кишели потоки в те времена!.. Да, я был молод и неосмотрителен. Вот началось наводнение, кто же радовался тогда больше меня? В дни молодости всякий пустяк веселил моё сердце. Наводнение залило деревню. Я проплыл далеко, до самых рисовых полей; их покрывал густой слой ила. Помню я также пару браслетов (их украшало стекло, и они сильно смутили меня), которые я нашёл в этот вечер. Да, браслеты и, если память мне не изменяет, там также был башмак. Мне следовало снять оба башмака, но я был голоден. Позже я научился поступать иначе. Да. Итак, я после прилёг отдохнуть; когда же собрался снова вернуться в реку, вода сошла, и я двинулся по илу главной улицы. Кто решился бы на это, кроме меня? Из домов высыпал весь мой народ: жрецы, женщины, дети, и я милостиво посматривал на них. В иле биться неудобно. Вот один лодочник закричал:

— Несите топоры, убьём его; ведь это Меггер брода!

— Нет, — ответил брамин. — Смотрите, он гонит перед собой воду. Он божество нашего селения.

Тогда мой народ засыпал меня цветами, и у кого-то из них явилась счастливая мысль положить на дорогу козу.

— Как вкусна, как вкусна коза! — сказал шакал.

— На ней шерсть, слишком много шерсти; когда же её найдёшь в воде, в ней почти наверняка скрывается крестообразный крюк. Но ту козу я принял и с почестью вернулся в реку. Позже судьба послала мне лодочника, желавшего разрубить топором мой хвост. Его лодка села на старинную мель, которой вы, конечно, не помните.

— Не все мы здесь шакалы, — заметил Адъютант. — Не говоришь ли ты о той мели, которая образовалась, когда в реке потонули барки с каменьями в год великой засухи? Про ту продолговатую мель, которая уцелела в течение трех разливов?

— Их было две, — ответил Меггер, — верхняя и нижняя.

— Да, я забыл. Мели разделял проток; позже он высох, — сказал Адъютант, гордившийся своей хорошей памятью.

— Вот на нижней-то и засела лодка моего доброжелателя. Он спал, в полусне перескочил через борт и вошёл в воду по пояс, — нет только по колено, — чтобы столкнуть её с мели. Пустая лодка двинулась, но снова села на следующий перекат. Я крался за человеком, зная, что скоро придут другие люди, чтобы вытащить лодку на берег.

— И они, действительно, пришли? — с оттенком страха спросил шакал. Такая охота внушала ему уважение.