Алексей Июнин - Райгебок

Угри-светометы налетели на Райгебока, вонзая свои острые зубы в его чешую. Вонзая и застревая. Они не могли ее прокусить, чешуя монстра была им не по зубам. Прицепившись к телу Райгебока, они извивались и выкручивались длинными змеевидными телами, таращили маленькие глазки-точки, светились пульсируя, но не вырваться не могли, не вгрызться в плоть своей жертвы – тоже. По всем канонам незваный гость должен был быть растерзан и сожран, но не тут то было…

Не открывая глаз (Райгебоку было жутковато и неприятно), монстр нащупал первого угря у себя на боку и аккуратно взяв его огромной трехпалой когтистой ладонищей в нужном месте у челюстей, принажал на челюстные суставы и оторвал его от чешуи. Затем второй лапой на ощупь он взял из телеги один из мешков, раскрыл его и сунул туда извивающегося угря. Крепко затянул и завязал вшитые шнурки. С угрем в мешок залилась и речная вода, так что мерзкая рыба не умрет. Светящийся изнутри бирюзовым светом мешок плюхнулся обратно на телегу и Райгебок сдернул с себя следующего паразита. Та же процедура прошла и с третьим, он был содрал с хвоста и затянут в мешок. Потом четвертый, пятый…

Мешки наполнялись. Райгебок лишь изредка на мгновения приоткрывал поочередно то один глаз, то другой, чтобы совсем не терять ориентацию под водой. После нескольких минут он повернулся и быстро пошел обратным путем. Высунув голову на поверхность, он отдышался и вновь вернулся к стоявшей на дне Нольфа телеге. Все его тело было усыпано угрями-светометами как пиявками. Это было отвратительно, Райгебок испытывал чувства невероятного омерзения и поэтому продолжал работать с закрытыми глазами. Ну и просто оберегал глаза от острых зубов.

Вскоре он еще раз выходил набрать воздуха.

Наконец он наполнил угрями все сорок два мешка и стал вылезать с телегой на поверхность. От груза ее колеса ушли глубоко в ил, стало тяжелее, но для Райгебока это не вызвало трудностей. Он был весь усыпан угрями, на его теле их было значительно больше, чем он поймал, их было около сотни, они покрывали каждый кусочек его кожи, они висели везде – на руках, ногах, туловище, голове. Даже на закрытых веках. Глотнув воздуха, они стали судорожно резко извиваться и засветились еще ярче. Райгебок был огромным сияющим клубком, на воздухе он слышал, как тела угрей жужжат как пчелиный улей. Он был в центре этого извивающегося клубка.

По мере того как угри-светометы умирали, наглотавшись воздуха, они гасли, их змеевидные тела утрачивали свечение и они становились просто серым мясом. Обождав пока гудение «пчелиного улья» стихнет, Райгебок сорвал с себя их всех и только тогда открыл глаза. Он все еще стоял по колено в воде, вокруг него на поверхности плавали дохлые змеевидные угри, погасшие, неопасные, потерявшие свою испепеляющую силу. Много мелких зубов осталось у монстра под чешуей, их еще предстоит долго и изнурительно выковыривать, но это пустяк.

Райгебок дрожал, ему было противно. Пусть кожа не чувствовала боли, но душа съеживалась в комок от того, что происходило. Не у каждого человека выдержали бы нервы.

А ведь Райгебоку не было еще и тринадцати лет.

Отвезя телегу на сухой берег, он оделся и потопал подальше от сверкающего Нольфа, в котором продолжали копошиться бесчисленные встревоженные угри-светометы. В сосновый лес, туда где за валуном его ожидали мальчики. Он бросил прощальный взгляд на противоположный берег и скрылся за сосновыми стволами, следуя по той же колее, что пришел сюда. Плотно завязанные телячьи желудки светились изнутри, угри-светометы извивались внутри них, булькали, копошились. Желудки-мешки ворочались, двигались, те что сверху грозились упасть на землю. Было неприятно.

Райгебок вернулся к валуну, где оставил мальчиков и обнаружил только Скауская. Тот сидел, поджав колени и обхватив их руками. Рядом лежал раскрытый узелок со взятой из дома едой, чуть в стороне – другой провиант, что они брали в дорогу. Райгебок с трудом ворочая языком, спросил, где его братик Райгетилль, на что Скаускай, ни слова не говоря, указал на пятно на траве, клинков в десяти в стороне от валуна. Монстр отпустил телегу и подлетел к этому пятну. Это несомненно было живое существо, только после попадания в него луча угря-светомета оно стало обугленным мясом и черной сажей. Ошметки жареного покрывали все вокруг зловонной еще горячей кляксой.

– Это он, – произнес Скаускай без всякого выражения и, ослепленный шоком Райгебок упал на колени. Он заревел, из глаз брызнули горячие слезы. Не соображая, что делает, он принялся скоблить траву и мясные угли, словно стараясь собрать все обгорелые остатки и вылепить из них своего маленького братика. Такого любимого, такого единственного. Такого веселого, резвого, не знающего горя и зла. Того, кто, рискуя жизнью, сбивал ему шишки. И которого он так и не уберег. Вот что от него осталось! Угольки! И брызги изжаренного мяса! Ошметки маленького человека! Не помня себя от горя, Райгебок припал к этим ошметкам и зарыдал. Отчаянно! Безысходно!

Зачем? Зачем Трусливые Создатели позволили это сделать с маленьким мальчиком, не совершившему за свою столь недолгую жизнь ничего плохого? Почему именно так? Чем провинился Райгетилль? Тем, что гонял воробьев во дворе, да дудел в купленную отцом свистульку? Или тем, что махал деревянной палочкой на манер лихого королевского мечника, чем приводил в замешательство соседского теленка? Это, по мнению Трусливых Создателей и есть повод для такой страшной смерти маленького ребенка?

Из пасти Райгебока исходили поистине нечеловеческие звуки, широкая сильная спина содрогалась от плача. Горе и скорбь затмили его душу, и он поклялся самолично растерзать любого Трусливого Создателя, который когда-либо предстанет перед его очами. Если, конечно, они осмелятся предстать.

Если, разумеется, они есть.

До этого момента Райгебок был из тех, кто верил в их существование и посему просто не понимал их поведения и принципы сотворения этого мира. Все говорило о том, что их просто нет, иначе бы они такого не допустили, будь у них хоть крохотная капля совести. Может быть они бездушные? Зверские варвары, создавшие этот мир только ради того, чтобы медленно его уничтожать и сладострастно сверкать глазами, наблюдая за разного рода убиением и умиранием своих маленьких игрушек-людишек? Так получается?

Райгебок рыдал. Он никогда еще так не рыдал, потому что его тринадцатилетняя судьба пока избавляла его от потери близких людей. Настолько близких! Он кричал и урчал что-то нечленораздельное, скреб траву и землю. Закапывался мордой в уже остывающее мясное месиво.

Вдруг он услышал свист откуда-то сверху. Подумав, что это очередной луч угря-светомета, пущенный по птице или по какому-то древесному грызуну, Райгебок не стал задирать голову. Но свист повторился, а за ним звонкий детский оклик. Ребенок звал Райгебока и тот в изумлении поднял полные слез глаза наверх. Там, среди сосновой хвои, на одной из веток сидел его братик. Живой! Невредимый!