Александр Шевцов - По щучьему велению

Князь кивнул.

– Но расти ее тайно. Сделай так, чтобы ни один лишний человек не знал про нее. Ее зовут Марья-царевна, но ты придумай ей какое-нибудь другое имя, которое будет ее оберегать…

– У меня есть кому придумывать такие имена, – усмехнулся князь.

И в тот же миг рука отпустила его бороду, а лицо медленно ушло вглубь воды и исчезло, напоследок полыхнув вспышкой света, от которой князь снова на мгновение ослеп.

Он проморгался, достал из воды яйцо с ребенком, осторожно прижал к груди и забрался на коня. Умный конь, словно почуяв ответственность, тихо пошел в пяту по их старому следу.

Через несколько мгновений впереди послышались крики и треск камышей. Появилась его охота:

– Княже, ты живой! А мы тебя потеряли!

Град ждал своего князя. Он всегда его ждал, и князь чувствовал это каждый раз, когда из-за деревьев появлялись башни его замка и стены города. Посад, раскинувшийся вокруг крепостных стен, шумел, пел песни и радовался возвращению своего князя. Люди подтягивались к главной дороге, улыбаясь и махая вслед охоте руками. Охотники показывали им оленя, и это вызывало бурную радость у народа. Дети бежали возле стремян князя, смеясь и пытаясь разглядеть его ношу…

Княгиня вышла ему навстречу. Она всегда немного тревожилась, когда он уезжал, даже на охоту. И каждый раз благодарила богов, что он вернулся живой. Вот и в этот раз она ждала его на белокаменном крыльце, прижимая руки к сердцу. Но он вернулся, и ее глаза сияли.

Князь спрыгнул с коня и, прижимая яйцо с ребенком, взбежал по ступеням:

– Посмотри-ка, лада, что я принес… – и, загородив собой яйцо от чужих глаз, приоткрыл вышитое покрывало.

Она заглянула под него и подняла на него глаза:

– Что это?

– Нашел в Дунае! Пообещал любить как собственную.

– Боги наконец послали нам ребенка?! – воскликнула она и отобрала у него яйцо.

– Ее зовут Марья-царевна, только ей надо дать такое имя, чтобы никто не догадался, кто она.

– Будет Марья-чернавка, – сказала жена, развернулась и ушла с дочкой во дворец.

А князь повернулся к людям, толпившимся возле дворца, и поднял руки в знак приветствия. Люди загудели в ответ и стихли.

– Народ! – крикнул князь. – Были знаки. Похоже, могут снова наступить тяжелые времена. Но теперь у нас есть союзник, и мы победим!

Русский человек болезненно внимателен к повреждениям разума. Поэтому в русском языке гораздо меньше слов для описания ума, чем безумия в том или ином виде. Вот и сказки наши полны дураков, и дураки эти очень разные и всегда непростые, с особинкой и подковыркой. Этакий не просто дурак, а дурак еще и с придурью!

Все это так привычно, что мы даже и припомнить не в силах всех имен дурака, но безошибочно понимаем, о ком речь, даже при самых тонких намеках. Так что я нисколько не сомневаюсь, что читатели мои очень много знают про этот предмет и являются его тонкими ценителями. Но знаете ли вы, что значит быть ушибленным звездой?

Нет, не звездануться, что вам, конечно же, знакомо и понятно, и не когда звездочки в глазах залетали. А именно быть ушибленным звездой?

Этот вид придури настолько редкий, что я, смею надеяться, сообщу о нем кое-что незнакомое, поскольку вы могли и не встречать вживую таких зашибленных. Это обычного дурака так много, что порой уж и сомневаться начинаешь, что есть норма и что есть от нее отклонение. Ушибленный звездой режет глаза обычному человеку, его вряд ли с кем спутаешь…

В некоторой было деревне: жил старик, и было у него три сына – два были умные, а третий – дурак, которого звали Емелей… Впрочем, третий тоже родился обычным ребенком, мальчишка как мальчишка.

Но пошло ему двенадцатое лето, и потянуло его вечерами в луга гулять. И гулял он все больше, глазея на небо. А наглядевшись на звезды, принялся Емеля тосковать. А когда его расспрашивали, почему он тоскует, он как-то ответил, что не узнает этих звезд…

Понять его не поняли, но с тех пор стали другие ребятишки за ним подсматривать и хихикать. И не напрасно подсматривали. В один летний вечер, когда распогодилось особенно сильным звездопадом, одна звездочка сорвалась с неба и принялась кружиться вокруг. Емеля оторопел и глядел на нее недоумевая. Тогда она ударила его прямо в лоб! Он даже не упал от этого удара, только на траву сел. И долго сидел неподвижно. С тех пор такое неподвижное сидение с остановившимся взглядом стало у него повторяться все чаще…

Звездочка никак внешне не повредила голову Емели. Ни дырки не пробила, ни даже ожога не оставила. Но с тех пор начались у него странности. Стал Емеля заговариваться, вещая беды. Делать он больше ничего не хотел, все больше лежал на печи, словно его знобило… Есть стал мало.

Чтобы заставить Емелю принести воды или наколоть дров, приходилось просить по три раза. Да еще и обещать что-нибудь. И к ремеслам его приобщить не удалось. И так он превратился в деревенского дурачка, к чему все и привыкли по прошествии лет…

В тот же самый день, когда звезда ударила Емелю в лоб, Марье-царевне исполнилось семь лет. Конечно, никто не знал ее точного возраста, но именно в этот день ее нашел князь, и потому решили праздновать день ее нахождения как день рождения.

Проснулась она раньше обычного и долго лежала в постели, глядя широко раскрытыми глазами сквозь решетчатое окно на небо. Спальня ее была на самом верху башни, в которую не входил никто из чужих людей. А все ее служанки и подружки были подобраны из дочерей близких князю людей. Более того, каждый день княгиня учила их, как скрывать, кто такая Марья-царевна на самом деле, а ее учила изображать служанку. Поэтому ее звали Марьей-Чернавкой…

В тот день она впервые задумалась, почему ей приходится прятаться и кто она такая. Однако надумать ей почти ничего не удалось. Семилетние девочки редко находят ответы на такие вопросы, пока думают. И поэтому им приходится быстрее расти, потому что ответы обязательно ждут их в будущем, как будто будущее гораздо больше подходит для ответов, чем настоящее!

За дверью спальни между тем, пока Марья-царевна думала, потихоньку нарастало шуршание, и понемногу оно превратилось в любопытный носик в щелке приоткрывшейся двери.

– Спит? – раздался тихий шепоток позади носика.

– Вроде спит, – ответил носик морщась.

– Дай я погляжу, – раздалось из-за двери, и после короткой борьбы в щелку просунулся другой носик.

– Спит? – снова раздалось из-за двери.

– Вроде, спит… – неуверенно прошептал другой носик.

– Так долго! – пискнуло за дверью.

Но тут Марья-царевна не удержалась и повела взглядом в сторону двери, и тут же стайка таких же, как она, семилетних девочек ворвалась в спальню с криками: