Елена Миронова - Иду на свет

Подруга, оформлявшая мне путёвку в турагентстве, не подвела: отель оказался добротным, обслуживание на уровне, и кормили неплохо. Все номера были заняты, были здесь и семейные пары, и несколько отдельно представленных записных курортников из тех, что считают своим долгом гульнуть налево при первой же представившейся возможности. Поймав на себе пару заинтересованных взглядов, я мысленно усмехнулась: ну вот тебе и шанс… Бунт так бунт, в конце концов. Хуже не будет – просто некуда.

– Скучаете? – вкрадчиво прозвучало над самым ухом. Стало быть – шанс? Грех не воспользоваться. Я улыбнулась, и это послужило сигналом. Воодушевлённый явным расположением дамы седоватый, но ещё очень даже ничего мужчина подсел за мой столик. Дальше всё было предельно тривиально и предсказуемо, но я уже приняла решение и, когда тем же вечером он постучался в дверь моего номера, открыла и честно пыталась изобразить, что верю во внезапно вспыхнувшую страсть. И терпела, пока его потные руки шарили по моему телу. И сделала несколько шагов по направлению к кровати, куда меня влекли настойчиво и необратимо. И только когда он хозяйским движением и очень деловито потянул застёжку на платье, я ударила его, сама не понимая, как это получилось. Пощечина получилась хлёсткой и наверняка болезненной, по щеке моего несостоявшегося любовника растеклось некрасивое алое пятно. Он вскрикнул и схватился за пострадавшее место, выпучив глаза и хватая ртом воздух.

– Ах, ты…! – надо отдать ему должное, непечатное слово он всё же проглотил. Секунду мы молча смотрели друг на друга, потом он осклабился в нехорошей усмешке и медленно смерил меня взглядом с ног до головы.

– Слушай, ты… красавица! – выговорил он с изрядной долей сарказма. – А не старовата ли ты динамо-то крутить? Я ведь больше не подойду, а другой, может, и не позарится, – закончив тираду, он аккуратно подобрал с пола рубашку, накинул её и вышел из номера. А я осталась одна, в полурастёгнутом платье и со сбившейся причёской. В голове, как заезженная пластинка, крутилась одна-единственная мысль: «Ну и дура… Вот и оставайся одна, и храни верность мужу, которому ты неинтересна да и не нужна уже.. Положи её в сундук, вместе со своими принципами, и пусть их там жрёт моль. А ты – старая… старая… старая…»

… Неделя пролетела, как во сне. С утра я уходила на море, плавала до изнеможения, долго лежала на песке, потом возвращалась в отель, стараясь не встречаться ни с кем из тамошних постояльцев. С ним, особенно, но пару раз мы всё же пересеклись, и он отвесил мне шутовской поклон и отвернулся. Отпуск близился к концу, и вот от него остался один-единственный вечер. Я пошла прощаться с морем, но выбрала не привычный пляж, где и под вечер было многолюдно, а укромное местечко, которое присмотрела во время своих долгих и бесцельных блужданий по местным окрестностям. Место было невероятно красивое: выступ скалы нависал над морем, я могла бы часами сидеть здесь в одиночестве, вглядываясь вдаль, туда, где две синевы – моря и неба – сливались воедино. Я встала на самый край выступа и раскинула руки, позволив ветру всласть трепать волосы и подол платья. Заодно и слёзы высушит… Улететь бы, да где ж крылья взять… Всё, отлеталась, голубка сизокрылая. Разве что – камнем в воду. Может, так и лучше?

Шагов я не услышали, только почувствовала, как сильные руки схватили меня, оттащили от края и резко развернули к себе. Он был, наверное, ровесником мне, загоревший дочерна, широкоплечий, черноусый, наверняка южанин. Я уткнулась лицом ему в плечо и зарыдала, нет, завыла раненой насмерть волчицей, изливая горючими слезами всю накопившуюся на душе тоску, весь страх перед одиночеством и надвигающейся старостью. А он гладил меня, осторожно, как маленькую, и говорил что-то успокаивающее, наверное, только я не понимала ни слова… И целовал моё зарёванное и наверняка некрасивое сейчас лицо…Одежда будто исчезла сама собой, я осознавала только, что лопатки касаются прогретого солнцем песка, но горячая волна желания затопила берега моего ускользающего сознания, и мир распался, как детский пазл. Он был прекрасным любовником, умелым, опытным, нежным, и я поняла, что, прожив столько лет в браке, ни черта не знаю о плотской любви. Оказывается, можно вот так сходить с ума от восторга, отдавать и отдаваться, и доверять всю себя, послав подальше придуманные ханжами запреты. Время потеряло значение… Мы долго ещё лежали плечом к плечу и смотрели в звёздное небо. Потом он заговорил, и этот гортанный голос с лёгким акцентом звучит в моих ушах и по сей день.

– Никогда… Слышишь – никогда больше не жалей себя. Ты – великолепна, ты – красавица и королева! Твоё призвание – любить и быть любимой. Любовь – вообще единственное, что имеет смысл. Ни один мужчина в мире не стоит твоих слёз. И по мне ты не будешь плакать. Я бы мог солгать, придумать для тебя красивую сказку о том, что мы всегда будем вместе. Только лгать тебе не хочу. И не буду. А сейчас я провожу тебя до отеля, ты хорошенько выспишься и проснёшься счастливой. И больше никогда не будешь плакать, хорошо?

Я пообещала – и слово своё сдержала. На следующий день я уехала домой, и там объявила опешившему от неожиданности мужу, что прошу развода. Квартиру удалось разменять без проблем, дети предпочли не вмешиваться, а на расспросы и увещевания родни и друзей я молча улыбалась… Нет, другой мужчина в моей жизни так и не появился, вы ведь об этом хотите спросить? А тот мой короткий курортный роман и сейчас вспоминаю с нежностью и улыбкой, снова и снова повторяя те слова:

– Ты – великолепна, ты – красавица и королева! Твоё призвание – любить и быть любимой…

И слышу шёпот моря, и чувствую тепло уходящего летнего дня, и знаете? Я счастлива! По-настоящему счастлива… И, когда придёт мой последний час, мне будет что вспомнить. А слово я сдержала. Больше никто и никогда не видел моих слёз. Королевы не плачут…

Стеклянное одиночество

Да-да, вы правы, быть одиноким гораздо спокойнее. Вы этого не говорили? Значит, мне показалось. Но если вглядеться повнима-тельнее, то можно заметить, как тщательно люди сто-ронятся друг друга, правда? Даже в толпе каждый как бы воздвигает вокруг своего "Я" плотный купол из отчуждения. Так и ходим, осторожные и обособленные, сталкиваясь и не замечая друг друга. И только изредка кто-то приоткрывает форточку и выглядывает из одиночества, как из убежища. Я даже отчётливо вижу руку, готовую немедленно захлопнуть эту форточку и законопатить все щели. Вот прошли мимо друг друга и разминулись два человека, две тайны, две Вселенные… "Дзин-нь". Стекло может быть таким прочным. Но порой та же сила, что сталкивает миры и порождает галактики, заставляет сломя голову бросаться в чужое, заповедное, настороженное одиночество, и ледяным фейерверком разлетаются мириады невидимых осколков, и остаются двое, беззащитные, ошеломлённые. "Безумцы", – усмехаются прохожие, зябко кутаются в привычное одиночество и спешат дальше, оглядываясь через плечо. А они стоят, вздрагивая на ветру, и учатся согревать друг друга. Не стоит бояться за них, ведь своё жизненное пространство они отныне заполняют любовью, а вместо замкнутого привычного мирка им открывается бесконечность. Вам кажется, что бесконечность – это страшно и неуютно? Что ж, тогда плотнее запахните двери своего персонального купола и спешите дальше – не смею задерживать. Мне жаль вас – вы абсолютно нормальны. А может, всё-таки?.. Нет? Жаль… Бедные, бедные… Хотя, конечно же, вы правы. Одиночество – это спокойнее. Сумасбродства – привилегия влюблённых.