Эдит Несбит - Чудозавр

— Пошла плочь! — выпалил ребенок.

— Пойди к своей Киске, — позвала тогда Джейн.

— Хоцю мою Панти, — объявил малютка кисло, и губки его задрожали.

— А ну-ка, старый воин, садись на спину к своему Робби и поскачем домой! — сказал Роберт, пытаясь взять его к себе на руки.

— А-а! — завопил малыш во всю мочь и залился горючими слезами. Тут дети сообразили: их маленький брат не узнавал их.

В отчаянии глядели они друг на друга и, что было хуже всего в этом печальном положении, вместо давно знакомых веселых и ласковых глазенок своих братьев и сестер, каждый встречал большие, красивые и совершенно незнакомые глаза каких-то чужих людей.

— Это в самом деле ужасно, — заключил Кирилл, тоже сделавший попытку взять к себе на руки Ягненка, причем тот царапался и ревел диким голосом. — Нам надо прежде всего подружиться с ним. Не могу я нести его домой, когда он так орет. Подумать только, что надо заводить знакомство с собственным братом! Фу, как это глупо!

Однако ничего другого не оставалось. Такая задача была еще трудна тем, что ребенок был голоден, как лев в пустыне.

Прошел целый час, прежде чем он кое-как позволил этим незнакомцам взять себя на руки и по очереди нести домой.

— Ну, слава Богу, пришли! — сказала Джейн, входя в садовую калитку. Нянька Марта стояла у дверей дома и, прикрывая рукою глаза от солнца, беспокойно глядела вдаль.

— Вот, возьми его!

— Ну, слава Создателю, хоть один-то цел! — оживилась она. — А где же другие-то? Да вы кто такие будете?

— Как — кто? Мы, — ответил Роберт.

— А как этих «мы» называют, когда они дома бывают? — насмешливо спросила Марта.

— Говорят же тебе, что это мы, — вышел из себя Кирилл. — Вот я — Кирилл, а это — все остальные, и все мы до чертиков хотим есть. Пусти же нас и не будь дурой.

Марта не пожелала даже обратить внимания на дерзкие слова Кирилла и только загородила перед ним дверь.

— Я знаю, что мы теперь на себя не похожи, но все-таки я — Антея. И все мы так устали, а время обеда уже давно прошло.

— Так и ступайте обедать к себе домой, — отшила она. — А если это наши дети научили вас такую комедию ломать, так передайте им от меня: за это кому-то, ох, как попадет!

С этими словами Марта сердито захлопнула дверь и закрыла ее на ключ. Кирилл изо всей силы дернул звонок. Ответа не было. Затем нянька высунула голову из окна столовой и крикнула:

— Убирайтесь-ка вы подобру-поздорову, да живо, а то я сейчас за полицейским пойду.

— Ой, дело плохо! — пригорюнилась Антея. — Уйдем скорее, пока нас и в самом деле не посадили в тюрьму.

Мальчики говорили, что все это вздор и что нет таких законов в Англии, по которым можно посадить человека в тюрьму только за то, что он прекрасен, как майское утро. Однако — делать нечего — и они побрели вон из сада на дорогу.

— Я думаю, что когда солнце сядет, мы опять станем такими, как прежде, — утешила Джейн.

— Ай, — вскрикнула Антея, — а вдруг мы после захода солнца обратимся в камни, как те мегатерии, и завтра никого из нас не будет в живых?

Она заплакала, за нею и Джейн. Даже мальчики побледнели. Никто не мог проронить ни слова.

Это был ужасный вечер. Кругом поблизости ни одного дома, где бы можно было достать хоть корку хлеба или стакан воды. В деревню идти побоялись: туда пошла Марта с корзинкой, а в деревне жил полицейский. Правда, они были прекрасны, как майское утро, но это плохое утешение, когда вам хочется и есть и пить, словно бедуину, заблудившемуся в песчаных барханах пустыни.

Трижды пытались дети добиться, чтобы прислуга впустила их в дом, но все было напрасно. Тогда Роберт пошел один, рассчитывая пролезть в одно из задних окон, отпереть дверь и впустить всех остальных. Но окна были слишком высоко, и в конце концов Марта вылила на него кувшин холодной воды. «Убирайся прочь, итальянская обезьяна!» — крикнула она при этом.

После всех напрасных хлопот дети уселись рядом под изгородь, спустив ноги в сухую канаву, ожидали там захода солнца и размышляли, что же с ними будет, когда оно закатится: обратятся ли они в камень или только вернутся в свой прежний вид. И все чувствовали себя страшно одинокими среди чужих, незнакомых лиц; и каждый старался не смотреть на других, потому что, хотя голоса оставались у всех прежние, но лица были так поразительно красивы, что даже глядеть на них было неприятно.

— Нет, я не верю, что мы окаменеем, — сказал Роберт, нарушая долгое и тягостное молчание. — Ведь Чудозавр обещал завтра исполнить другое наше желание, а как бы он мог это сделать, если мы будем каменные?

Другие ухватились: «Конечно, не мог бы!» Но все-таки это соображение не совсем их успокоило.

Опять воцарилось молчание, еще более продолжительное и тяжкое. Его нарушил Кирилл:

— Я не хочу пугать вас, девочки, — сказал он вдруг, — но только я чувствую — со мной уже что-то происходит: моя левая нога совсем омертвела; наверное, я начинаю каменеть. Через несколько минут и с вами будет то же.

— Ничего! — сказал Роберт участливо. — Быть может, ты только один окаменеешь, тогда мы станем беречь твою статую, ухаживать за ней и украшать ее венками.

Но когда выяснилось, что Кирилл только отсидел себе ногу, а затем ее начали колоть тысячи иголок, и она вновь вернулась к жизни, все остальные очень рассердились.

— Как тебе не стыдно! Перепугал нас из-за пустяков, — ворчала Антея.

Снова наступило молчание. Его прервала Джейн:

— Если все кончится хорошо, то мы попросим Чудозавра, чтобы на следующий раз прислуга ничего не замечала.

Остальные только что-то промычали в ответ. Они чувствовали себя такими несчастными, что им уже и думать ни о чем не хотелось.

В конце концов четыре таких неприятных чувства, как голод, страх, скука и усталость, соединившись все вместе, принесли сон: дети заснули все рядышком, закрыв свои дивные глазки и открыв свои красивые ротики.

Антея проснулась первая; солнце уже закатилось, наступили сумерки. Она сильно ущипнула себя. Убедившись, что тело ее не каменное, она принялась щипать и других.

— Вставайте! — кричала она, чуть не плача от радости. — Все кончилось благополучно, мы не окаменели. А ты, Кирилл, — у, какой ты опять стал хороший. Некрасивый, с веснушками, с маленькими глазенками, рыжий. И вы все такие же, — прибавила она, чтобы и другим было не завидно.

Когда они пришли домой, Марта сперва долго их бранила, а потом рассказала им о незнакомых детях:

— Такие-то красавчики, что просто загляденье, но уж и назойливые, да и озорники.

— Мы их видели, — ответил Роберт, знавший по опыту, что Марту никакими объяснениями все равно ни в чем не убедишь.

— Да вы-то где пропадали весь день-деньской, скажите мне? — допытывалась Марта.

— Мы были на лугу.