Григорий Малышев - Эйви

– Что там ещё птица сказывала? – мрачно спросил он.

Эйви пыталась приладить стрелу к самодельному луку, но та все соскальзывала с тетивы и падала вниз. Девочка недовольно бросила их на землю.

– Говорит, совсем река обмелела, рыба вверх не идёт. Русло огромными валунами великан засыпал. Ни стрелы его не берут, ни зубы, даже огонь ему нипочём.

Старик вздохнул, он поднял лук со стрелой, намотал и натянул сильнее тетиву и отдал Эйви. Та наложила стрелу, тетива упруго загудела, и стрела ушла в густую траву на берегу. Эйви обрадовалась и обняла деда. Старик задумчиво гладил её шершавой ладонью по голове:

– Совсем поизносилась земля. Не родится уже зверь, птица не прилетает, теперь и рыба ушла… – Он сел на колоду и смотрел, как течение реки неспешно несёт свои воды, и жмурился от бликов заходящего солнца. Эйви пристроилась рядом и прижалась к боку старика. – Раньше, когда на земле была благодать Вут-Ими, реки и леса были полны. Однажды и я поклонился ей. Её святилище на далёком острове, посреди бездонного озера.

Эйви закрыла глаза и скользила стремительной трясогузкой над поверхностью реки. За излучиной блеснуло зеркало озера и каменный остов далёкого острова. Девочка следовала за тихим голосом старика и рисовала себе картины далёких земель.

– Раньше раз в жизни каждый свободный человек посещал её святилище и нёс ей свои дары. Пел её духу песни, просил об удаче на охоте и промысле. Повязывал на дерево разноцветную ленту. Сейчас об этом забыли. Может, потому и оскудели эти места, что люди перестали верить в неё. Ты бы видела, как весь остров, украшенный лентами, словно колышется на ветру. Лодки скользили по зеркальной поверхности туда-сюда, словно стайки птиц. И если на земле где-то и осталась сила тепла и любви, то это там.

***

Искра не успела потухнуть, а вот уже семь раз земля повернула свой бок в сторону солнца. Семь кругов сделали старик и Эйви по земле, каждую весну перебираясь на сочные луга вдоль некогда богатой рыбой реки. Девочка подросла и во всем помогала дедушке. Когда он тащил хворост, она несла свою маленькую вязанка. Или била острогой рыбу на мелководье. Когда старик черпал берестяным ведром воду в реке, то и она несла следом небольшой туесок. Запрягал оленей старик сам, Эйви только гладила смирных быков по голове. Глядя на неё, он расцветал, а она в ответ дарила ему лучезарную выщербленную улыбку. Но иногда тёмная тень пробегала по лицу нелюдимого Икки.

Эйви думала, что они одни на всей земле. Временами, особенно ближе к зиме, старик все более замыкался. Он без конца окуривал стойбище одежду, оленей. Едкий дым поднимался из маленькой поцарапанной бронзовой плошки, такой старой, что скоро в ней на просвет станет видно стылое небо. А Эйви смеялась, когда, спасаясь от дыма, выпрыгивали маленькие черные точки и устремлялись прочь. Но как она ни старалась, не могла их догнать и схватить. Они растворялись в тени или терялись в черноте земли. А старик рассерженно осаживал Эйви:

– Не тронь!

Он мог всю ночь просидеть у мигающего очага, с закрытыми глазами, тихо петь незнакомые песни. И песни эти были не такими весёлыми, какие он пел вместе с Эйви, о земле, богах и героях. В них не было жизни, а половину слов девочка даже не понимала.

Той осенью старик, как обычно, разбирал чум, собирался к переезду на зимовье. Снял покрышку, вытащил колья из земли и сложил рядом. Эйви подошла с узелком:

– А почему ты все ломаешь? Оставил бы так, весной чинить не надо.

Старик разогнулся и ласково посмотрел на девочку:

– А как же иначе? Земля-то живая.

Он взвалил на плечо колья и понёс к последним нартам. Эйви вприпрыжку бежала следом.

– Я её поранил, когда чум ставил. Палки воткнул, – старик уложил колья, присел на корточки и взял ладошку Эйви. – Это все равно, что если ты ладошку занозишь. А так я занозу вытащил, ранки земли заживут, и будет она здорова. А то через ранки всякая болезнь лезет.

Эйви посмотрела на ладошку и согласилась. А на дереве притаился чёрный как смоль ворон. Он сорвался с ветки и спикировал, едва не коснувшись их голов. Старик вздрогнул, втянув голову в плечи, и проводил его недобрым взглядом. Из ямки выпрыгнула чёрная, похожая на мышь, тень. Он незаметно придавил её ногой.

Эйви заметила, что как Икки не старался, эти тени были повсюду, сновали везде. Они напоминали чёрную маслянистую жидкость, сочились и таились в темных местах. Стоило ему перевернуть горшок, или переложить связку шкур, как едва заметная тень торопилась укрыться в тёмном месте. Старик всегда тщательно вычищал каждый угол жилища, окуривая каждый столб. Едкого дыма тени боялись, прятались и убегали.

А сейчас он торопился, искоса поглядывая по сторонам, на сердце было неспокойно.

Видя, что дедушка не в духе, Эйви решила его удивить, и принести ему в дорогу мёд диких пчёл, старик любил сладкое. Сердитые пчелы никогда её не жалили. Эйви схватила берёзовый туесок и незаметно скрылась в лесу. Пёс, как обычно, увязался следом.

Лес шумел, что-то тревожное билось среди древесных стволов. Эйви прислушалась. Пёс, не раздумывая, бросился сквозь разлапистый ельник. Девочка бежала следом, злые ёлки хлестали её по лицу, корни попадали под ноги и стонали «не ходи». Пёс перескочил через ручей, помчался по высокой рыжей осенней луговой траве. Посередине поляны возвышалась толстая высокая сосна со сломанной верхушкой. Пёс бросился на ствол и яростно лаял, исступлённо подпрыгивая до нижних ветвей. Эйви догнала его и обняла, успокаивая. Что-то двигалось там, в тени густых ветвей. Тёмный силуэт проворно карабкался по стволу. Только раздавался шершавый звук длинных когтей, царапающих грубую древесную кору. Пёс давно узнал этот запах, что долгое время оставался на стволах и камнях по границе земель, и всей своей пёсьей душой ненавидел его.

Эйви знала, что на вершине этого исполина свили гнездо благородные орлы. Из гнезда показалась смешная голова с большим клювом, рядом вынырнула ещё одна. Они издали протяжный тревожный клёкот и забили немощными крыльями. Но промчавшийся ветер не принёс могучие крылья родителей.

– Не тронь птенцов!

– Ос-стань, глупая девс-сенка. – сверкнул острыми клыками зверь и продолжил карабкаться наверх.

– Ах так! Тогда я собью тебя на землю, – Эйви бросила в зверя шишкой. Та, не пролетев и половины пути, упала и ударила Эйви по лбу. Больно. Поморщилась. Потёрла рукой.

– Тс-с-с-с,– бесшумно рассмеялся зверь.– Глупая с-смелая девос-ска. Ес-сли я не с-съем птенс-сов, то полакомлюс-сь тобой.

Пёс зарычал и поднялся, уперев лапы в ствол, не сводя глаз с опасного хищника.

– Спускайся! Трусишка! Только умеешь, обижать птенцов. Я тебе не по зубам.

– Трус-сишка… – зверь спускался прыжками с ветки на ветку и замер над головой ярящегося пса.