Лев Кузьмин - Баба Яга и ее внучки Ягобабочки (сборник)

– Нянька нам не нужна, – стрекочет Сорока, – мои ребятки давно по лесу разлетелись. Подари мне лучше платок. Я стара становлюсь, мне солнцем голову напекает.

– Бери! – торопится Манюшка. – Бери да сказывай про Егорку. Где он?

– А вон там… – показывает крылом Сорока. – Плывёт вниз по речке, как на кораблике, в своей деревянной тележке. Если не догонишь, в море унесёт.

Охнула Манюшка, помчалась по берегу. Сорока платок на голову повязала, впереди Манюшки летит, путь указывает.

Да только Сороке по воздуху – легко, а Манюшке по земле – плохо. На пути буераки, шиповник, крапива.

Изожглась она вся, искололась на бегу, а быстрой речки ей всё равно не перегнать.

И опять заплакала было Манюшка, да тут на пути жаркий малинник, из малинника Медведица вылезает. Большая, косматая, вся пасть измазана ягодами.

Манюшка и перепугаться не успела – Сорока сразу к Медведице:

– Выручи, выручи! Помоги речку обогнать. Манюшка тебя чем-нибудь отдарит.

– Чем? – проворчала Медведица. – Я у неё ничего не вижу.

– А передничек? – говорит Манюшка. – Хочешь, передник свой подарю?

Взяла Медведица передник, не спеша примерила, говорит:

– Мал!

А потом подумала, подумала, за ухом почесала, опять подумала да и согласилась:

– Ладно. Сойдёт. Я его дочке Мала́шке отнесу, ей передничек придётся впору. Садись, Манюшка, верхом, поскакали обгонять речку.

Села Манюшка на Медведицу, ухватилась за нечёсаный загривок, и понеслись они вдоль берега по кустам, по чащобам, по буеракам так быстро, что Сорока погналась, погналась было за ними да и опустилась на ёлку, протрещала вслед:

– Дальше одни скачите! Мне невмочь.

Косолапая Медведица ломится через лес, Манюшка пригибается, чтобы её сучками не сшибло, всё поглядывает туда, где за тёмными деревьями речка блестит, и всё просит:

– Скорей! Скорей! А то Егорка в синее море-океан уплывёт.

И вот лес кончился, впереди опять просторные луга, а речка разлилась таким широким плёсом, что почти не видно второго берега. Но виднеется там, на самой середине, светлое пятнышко, и похоже, что это Егоркин кораблик-тележка и есть.

– Матушка Медведица, – просит Манюшка, – ты меня сквозь чащи лесные пронесла, через овраги перенесла, так перенеси и на середину речки. Помоги пригнать Егоркин кораблик к берегу.

– Нет. Всё. Уморилась! – отвечает Медведица. – Поплетусь к дочке Малашке, понесу ей передник. Дальше за подмогой обращайся к дядюшке Журавлю. Вон он, долговязый, востроносый, расхаживает по лугу в своём сером да окоротелом пиджачишке.

Манюшка ёжится:

– Очень с виду строгий он… Его просить – новые подарки дарить, а у меня больше ничего не осталось. Только вот это платьишко, да и то штопаное.

– Подарков нет – поклонись пониже! – буркнула Медведица и устало побрела в лес.

Подбежала Манюшка к Журавлю, поклонилась низко:

– Дяденька Журавль, нет у меня подарков, да всё равно выслушай! Глянь скорее вдаль, на речку, там моего братика Егорку в море уносит…

Не успела она и досказать, Серый Журавль – долгие ноги, вострый нос мигом со своей высоты глянул вдаль на речку и закурлыкал:

– Курлы-курлы! Караул! Где вы, мои ребята-журавлята? Скорей! Сюда! Надо мальчика Егорку выручать!

Взмахнул Журавль сильными крыльями, взлетел над всем голубым простором. К нему, откуда ни возьмись, два серых журавлёнка пристроились. И они полетели на середину речного плёса – спасать Егорку.

Полетели, подцепили кораблик-тележку за края да и к берегу причалили.

Сидит там Егорка живёхонек, здоровёхонек, знай себе агукает, смеётся, а Манюшка не знает, что и делать от радости. То ли братца обнимать, то ли Журавля благодарить. Кланяется она ему опять до земли, кланяется и журавлятам, просит прощения, что нет у неё подарков.

А журавлята свои серые окоротелые пиджачишки одёргивают, сами радуются, прыгают, кричат:

– Да ты что?! Да какие такие подарки, когда братец в море уплывает!.. Ничего нам, Манюшка, не надо, и кланяться нам не надо, мы сейчас тебя ещё и проводим домой!

И они помогли Манюшке докатить братца до са́мой деревни Тёплые Лопушки, а там уж – переполох! Родители с поля, с работы вернулись – волнуются. Вся деревня волнуется. А как только завидели на дороге братца в тележке, да Манюшку, да её долгоногих крылатых помощников, так тут все и бросились к ним.

Мать с отцом даже браниться не стали. Схватили Егорку, давай по очереди целовать его да тетёшкать, а старые да малые деревенские жители обступили Манюшку:

– Ну как? Побывала на всём на просторе? Повидала вольный свет? Каков он?

И Манюшка засмеялась и ответила:

– Повидала, повидала… Он большой-пребольшой, но пугаться в нём нечего. Он – добрый!

И показала на тех в сереньких коротких пиджачишках журавлят, которые в беде ей помогли да ничего за эту помощь с неё не потребовали.

Беда у девушки случилась: умерли почти в одночасье её старые мать и отец.

Распрощалась девушка с ними, затосковала крепко: «Как дальше быть? Ведь после батюшки, матушки у меня братиков, сестёр и тех нету… И выходит, не нужна я теперь никому, да и мне самой жить-стараться больше не́ для кого!»

И вот она вздыхает, и вот она горюет! И так в печали своей замкнулась, что ни друзей, ни подруг, ни соседей в деревне почти не замечает, а всё бродит за дворами, за гуменниками в полном одиночестве.

И бродила она так, бродила да и забрела в сумерках поздним вечером на полянку в лес.

А там – тишина, а там – покой. Там лишь высоко над тёмными деревьями горят предночные звёзды да снизу по траве расстилается белый туман.

Встала девушка посреди этой поляны, поглядела, как мягко туман к самым ногам её ластится, послушала здешнюю тишь и прошептала:

– Вот тут бы мне какой-нибудь ёлочкой навсегда и остаться…

Прошептала, прежнее своё повторила:

– Всё равно я не нужна никому. Всё равно мне, девушке, больше жить не для кого.

И только она проговорила это, как вдруг белый туман-то всколыхнулся весь, и из тумана на девушку тёмными, колдовскими глазами смотрит Лесной Дух.

Смотрит не грозно, смотрит участливо, седой головой качает:

– Ой ли? Надо ли тебе в ёлочку обращаться? Смотри, не раскаешься ли потом?

А девушка в расстройстве безутешном Лесного Духа не страшится, девушка говорит:

– Надо! Надо мне стать ёлочкой! И в этом я, нет, не раскаюсь.