Наталья Иртенина - Гулять по воде

– Да это бунт! – кричит и ногами топчет. – Сейчас же мне этих мошенников из-под земли достать и на блюде поднести, а не то я вас всех самих разделаю. Я заведенный порядок рушить не дозволю!

И цепью золотой грозно машет перед самым носом Иван Сидорыча. А тот к дверям пятится и клянется все как надо сделать. Только Кондрат Кузьмич его в двери не выпустил, а за грудки взял и говорит пронзительно:

– Ты такой-сякой, пес мой клейменый, знаю, чем занимаешься вместо того, чтоб порядок блюсти. Вынюхивать стал, шельма еловая, все ищешь-рыщешь, на хвосте у заморского моего советника сидишь. А ну отвечай, квадратная голова, какие дела тайные против меня и гостей моих замышляешь? Говори, не то на цепь посажу. – И очами желтыми вращает, зубами клацает, того гляди нос Лешаку откусит.

Иван Сидорыч шраминой побелел, а сам багровый стал.

– Ничего, – говорит, – против вас, Кондрат Кузьмич, тайного не замышляю, а наобратно интересы ваши стерегу, как пес верный. Мне же ваши наречения обидны вовсе, потому как я все для вас исполняю. А на хвосте господина Дварфинка сижу единственно ради его сохранности от бунтарных черных налетчиков, которые обещались всякое бессмысленное рыло в Кудеяре истреблять.

Кондрат Кузьмич сперва на это опешимши, а потом опять в крик и топот:

– Да как ты, шельма этакая, называешь моего заморского советника бессмысленным рылом?! Господин Дварфинк вам всем наравне со мной начальник и отец родной, да главный преобразователь вашей дикарской жизни!

Иван Сидорыч тут промашку осознал и говорит, глаза потупив:

– Это у меня не подумавши вылетело, а ничего крамольного в мыслях не держал. Только господину Дварфинку надо особое охранение приставить как государственной персоне, а за это мне спокойней будет.

Кондрат Кузьмич цепочку в карман спрятал, воды из кувшина хлебнул и говорит:

– Гм. Пожалуй, и приставь для сохранения. А только чтоб не видно было. Господин Дварфинк личность за свою сохранность тревожная и мне на тебя протестную жалобу заявлял, а на хвосте у себя сидеть не разрешает. Тут деликатность надо со всей тщательностью держать, а не топать сапожищами и в нос сопеть. Внятно ли излагаю?

– Внятно, Кондрат Кузьмич, – отвечает Лешак. – Дозвольте исполнять.

– Исполняй уже, – махнул на него Кондрат Кузьмич и пошел в подвалы. А потому как сам опасался за сохранность своего стабильного фонда от бунтарных лихачей, лично все проверял утром и вечером, да охраны натыкал столько, что сам на нее плевался на каждом шагу.

Башка и его лихая компания совсем в раж вошли и беспредельничали вкрутую, да ни одна душа им поперек ни сказать, ни сделать не могла. Вконец ополоумели. Машины на большой кудеярской дороге стали промышлять. Перегородят своей драндулеткой путь, заморскую марку побогаче стормозят и велят выходить, руки за голову, да карманы выкладывать. А так много насобирали. Ну а ежели сказать, деловая шишка случайно попадется или там с недогляду авторитетная, под большой охраной, так с этими они не связывались, а сразу деру давали в обратную сторону. Вот ежели охрана малая, тогда еще могли поотгрызаться, пострелять. Один раз вовсе деловому в бензинный бак из пистоли попали, фейерверк был могучий, аж дух захватило у всех троих.

А в другой раз сами без драндулетки остались – в столб вкатились да разбежались в разные стороны от специальных людей Иван Сидорыча, которые на них засаду поставили. Никого опять Лешак не поймал. А они недалеко убегли. На другой улице собрались вместе, фантомаски с себя посрывали и идут как ничего не бывало, шпана сопливая, руки в карманы. Никто на них и не подумает. А все в городе только мордоворотов себе в фантазии рисуют и сами этим стращаются.

Вот до кабака разгульного дошли, а оттуда хорошо отдохнувший выбрался и к машине ногами перебирает, в стороны расшатывается. Они маскировку опять напялили, ключи у него отобрали, да чтоб не шумел, по земле повалтузили, бока по-быстрому намяли ему и уехали.

А тут им запас оружный пополнять приспело, и пошли в сумерках к тайнику, да там на сюрприз натолкнулись. Сидит посреди тайника зеленорылый Вождь, целый и невредимый, пистолю на них наставил и лицом смотрит восклицательно. А сам весь, наоборот, пожухший, потощавший, зеленее обычного, одёжа на нем в земле будто вывалянная.

– Ну что, – говорит, – встретились? А теперь я вас не выпущу.

– Не так чтобы приятно встретились, – отвечают ему, – и чего тебе от нас надо?

– А я, – говорит, – догадался, кто такие черные лихие налетчики в городе промышляют. И давно вас здесь ожидаю для серьезного разговору.

– Нам с тобой разговоры вести не о чем, – отвечают, – разве что скажешь, кто наших товарищей в кутузке пожег. А тогда мы тебя трогать не станем и сами тебя отпустим, потому как ты хоть и бессмысленное рыло, да жалкое и ничтожное.

А Вождь пистолей в руке дрогнул, зеленым рылом посуровел и говорит:

– Это я вам теперь условия ставить буду, затем что мне терять нечего. Я, – говорит, – вас разбойному делу вовсе не учил, а наобратно, патриотизм у вас развивал и за святое озеро водил. А вы это дело предали и на душегубстве карманы себе набиваете. Но я вам теперь другой шанс дам, если вы опять со мной пойдете за святое озеро и славу Кудеяра. Наберем новых бритых голов и начнем заново патриотизм восстанавливать.

– А если не пойдем? – спрашивают.

– Тогда я вас убью, – отвечает Вождь и опять пистолей дрыгает, – без всякой жалости.

А они переглянулись между собой и сделали вид, что соглашаются.

– Ладно, – говорят, – твоя взяла. Только скажи сначала, кто кутузку пожег.

– Этого я не знаю. А может, сам Кащей пожег в отместку. Рука-то у него крепкая, да законы наши мягкие, а вот и обошел их и полюбовницу свою утешил, которой вы звездоносность попортили.

– Может, и Кащей, – кивают задумчиво. – А только нам до него не добраться.

– Вовсе незачем вам до него добираться, – подговаривает их Вождь, – а свою месть можно по-другому совершить.

– Это по какому другому? – спрашивают.

– По-нашему, бритоголовому. Мы святое озеро отстоим, всех оскорбительных иноплеменцев изгоним, Кудеяр против кромешной власти восставим, вот и будет Кащею шишка на голове. Кресла своего лишится, и наша власть тогда настанет.

А сам уже поверил, что они согласны и снова за святое озеро пойдут, и пистолю опустил, да рылом опять восклицательный стал. Тут они его и повалили на пол. Пистолю вырвали, ремнями по рукам-ногам скрутили, тряпку в глотку воткнули.

– Мы тебя долго слушали, – сказал Башка, – а больше не станем, потому как надоел. И подозревать больше ни в какой грязной политике не станем, а просто снесем тебя куда надо.

Так и сделали. Положили его, ровно бревно, на плечи и потащили к машине. Довезли тихо до главной площади, а там к темному фонарю подвесили кверх ногами. Вспотеть, конечно, пришлось, да от света хорониться и милиции шастающей, но исполнили быстро и без лишних слов. А фонарь тот стоял аккурат напротив совещательного кабинета Кондрат Кузьмича, и утром из окна мэру привелось бы узреть подарок, ежели б раньше не сняли.