Редьярд Киплинг - Сказки и легенды

Слушай, моя деточка, слушай хорошенько; я расскажу тебе новую чудесную сказку, она совсем не похожа на мои остальные. Я расскажу тебе об этом мудром правителе, которого звали Сулейман-Бен-Дауд; это значит Соломон, сын Давида.

Об этом Сулейман-Бен-Дауде составлено триста пятьдесят пять рассказов; но моя история не из их числа. Я не стану говорить про пигалицу, которая нашла воду, или про удода, который своими крылышками защитил Сулеймана от солнечного зноя. Это не рассказ о хрустальном паркете или о рубине с большой трещиной; в сказке моей не говорится также о золотых украшениях султанши Балкис. Нет, я расскажу тебе про мотылька, который топнул ножкой.

Так слушай же, слушай хорошенечко!

Сулейман-Бен-Дауд был очень мудр, очень умен. Он понимал, что говорили звери, птицы, рыбы и насекомые. Он понимал, что говорили глубоко ушедшие в землю скалы, в то время, когда они со стоном наклонялись одна к другой, понимал он также шелест листьев, когда утренний ветер играл вершинами деревьев. Он понимал все-все, и Балкис, его главная султанша, изумительная красавица, эта султанша Балкис была почти так же умна, как он.

Сулейман-Бен-Дауд мог делать удивительные вещи. На третьем пальце своей правой руки он носил кольцо. Стоило ему повернуть этот перстень один раз вокруг пальца, духи земли и джинны появлялись из-под земли и исполняли то, что он приказывал им. Когда мудрый султан поворачивал кольцо два раза вокруг пальца, с неба слетали феи и выполняли его желание; когда он поворачивал перстень три раза вокруг пальца, сам великий Азраил с мечом и в доспехах являлся к нему в образе водоноса и рассказывал ему все, что происходит в трех великих мирах, вверху, внизу и здесь.

Между тем Сулейман не возгордился своим могуществом; он редко прибегал к своей власти, а когда это случалось, то ему это было неприятно. Однажды он задумал накормить всех животных целого мира в один день, но, когда вся пища для пира была приготовлена, из морской глубины выплыл огромный зверь, вышел на отмель и в три глотка съел весь корм, лежавший на берегу. Сулейман очень удивился и спросил:

— О, зверь, кто ты?

А зверь ему ответил:

— О, султан, желаю тебе бесконечной жизни. Я самый маленький из тридцати тысяч братьев. И живём мы все на дне моря. Мы узнали, что ты собираешься накормить зверей со всего света, и братья прислали меня узнать, когда будет готов обед.

Сулейман-Бен-Дауд удивился ещё больше и сказал:

— О, зверь, ты проглотил весь обед, который я приготовил для всех животных со всего света.

А зверь ему ответил:

— О, султан, желаю тебе вечной жизни, но неужели эту безделицу ты называешь обедом? Там, откуда я пришёл, мы в виде закуски едим вдвое больше того, что я проглотил здесь.

Сулейман пал ниц и сказал:

— О, зверь! Я собирался дать этот обед, надеясь показать, какой я могучий и богатый властитель, а совсем не потому, что мне действительно хотелось быть добрым к животным. Ты пристыдил меня, и я заслужил это.

Сулейман-Бен-Дауд был истинно мудрый человек, моя любимая. После этого случая он уже не забывал, как глупо тщеславиться и хвастаться. Только это была присказка, а теперь начинается настоящая сказка.

У султана было много-много жён, девятьсот девяносто девять, не считая очаровательной главной султанши, Балкис. Они жили в большом золотом дворце, а дворец этот стоял в прелестном саду с красивыми фонтанами. В сущности, Сулейману совсем не было приятно, что у него столько султанш, но в те дни у каждого богатого господина было много жён, и, понятно, султану нужно было ввести в свой дом побольше султанш, чтобы показать, как он важен и как богат.

Многие его жены были красивы и приветливы; некоторые же прямо ужасны. Уродливые ссорились с красивыми, те тоже становились раздражительными и злыми. И все они ссорились с султаном, а это ужасно надоедало ему. Только Балкис, красавица Балкис, никогда не ссорилась с Сулейманом. Она слишком любила его. Балкис сидела в своей комнате в золотом дворце, гуляла по дворцовому саду и очень жалела, что у Сулеймана так много семейных неприятностей.

Понятно, если бы мудрый правитель повернул кольцо на своём пальце, призвал джиннов и других духов, они, конечно, превратили бы его девятьсот девяносто девять сердитых жён в белых мулов пустыни, в борзых собак или зёрна граната; но султан Сулейман считал, что это было бы хвастовством. И когда его жены слишком кричали и сердились, он уходил подальше, в глубину своего чудесного дворцового сада, и жалел, что родился на свет.

Однажды, после того как ссоры сварливых жён великого мудреца не прекращались три недели, и все это время девятьсот девяносто девять султанш кричали и сердились, Сулейман-Бен-Дауд, по обыкновению, ушёл в свой сад.

В апельсиновой роще он встретил красавицу султаншу Балкис; она была очень печальна, зная, что Сулейман огорчён. Балкис посмотрела на него и сказала:

— О, господин мой и свет моих очей, поверни кольцо на своём пальце и покажи владычицам Египта, Месопотамии, Персии и Китая, что ты великий и страшный султан.

Но Сулейман-Бен-Дауд, покачав головой, ответил:

— О, моя госпожа и радость моей жизни, вспомни зверя, вышедшего из моря! Он пристыдил меня перед всеми животными за моё тщеславие и замою гордость. Теперь, если бы я возгордился перед султаншами Персии, Египта, Месопотамии и Китая только потому, что они мне надоедают, я, может быть, был бы посрамлён ещё больше, чем в тот раз.

А прекрасная Балкис спросила:

— О, мой господин и сокровище души моей, как же ты поступишь?

Сулейман-Бен-Дауд ответил:

— О, моя госпожа и радость моего сердца, я подчинюсь своей судьбе, которую держат в руках девятьсот девяносто девять султанш, надоедающих мне своими беспрерывными ссорами.

И султан пошёл дальше, пробираясь между лилиями, мимозами, розами и тюльпанами, между имбирными кустами, распространяющими сильное благоухание, и, наконец, пришёл к большому камфарному дереву, которое называлось камфарным деревом Сулеймана-Бен-Дауда. Балкис же спряталась среди высоких ирисов, пёстрых бамбуков и красных лилий, окружавших камфарное дерево, чтобы остаться близ своего любимого супруга, султана Сулеймана.

Вот под дерево прилетели две бабочки; они ссорились.

Сулейман-Бен-Дауд услышал, что пёстрый мотылёк сказал своей спутнице:

— Удивляюсь, как ты дерзка! Не смей таким образом говорить со мной! Разве ты не знаешь, что стоит мне топнуть ногой, и дворец султана Сулеймана с садом тотчас же с грохотом исчезнет?

Услышав это, Сулейман-Бен-Дауд позабыл о своих девятистах девяносто девяти надоедливых жёнах и засмеялся, засмеялся так, что камфарное дерево затряслось. Его рассмешило хвастовство мотылька. Он поманил его пальцем, сказав: