Коллектив Авторов - Казачьи сказки

– Да и не может же этого быть, на моих здоровых часах и десяти минут не прошло, а твой служивый казак старый да бывалый сумел в поход собраться. Он и часа еще не пройдет – врага найдет.

Не выдержал тут славный донской вихрь-атаман Платов, рассмеялся и говорит французскому генералу:

– Где мне с моими казаками за тобою и твоими солдатами угнаться, когда они у тебя по три дня в поход любят собираться?

А сам все усы покручивает да смеется.

– Служивому казаку старому да бывалому не долго в поход собраться, до врага добраться. Не сумеет стриженая девка косы себе заплести, как он уж на коня успеет сесть. Сядет, поедет, врага узрит, на него ненароком налетит и победит.

Задумался французский генерал.

– Если так, то твоя правда, один казак моих десять солдат одолеть может, он их всех изничтожит.

Стал тут славный донской вихрь-атаман Платов прощаться, стал с ним ручкаться и говорит ему:

– Ты навсегда это заметь, на своем французском длинном носу отметь, что не скопом и ордою врага бьют, не разом все на него идут. Вся моя наука состоит в том, что надо

не робеть и не зевать, и будешь ты врага всегда побеждать.

Вызвал раз к себе Платова сам главнокомандующий всею русской армией генерал и фельдмаршал Кутузов. Как получил Платов от коннонарочного пакет с бумагою, где сообщалось, что он должен не медля ни одной минуты к нему в самый главный штаб скакать, выскочил тут же Платов из палатки, коня плетью через лоб вытянул и, что было у него силы, поскакал. Прискакал, коня за повод у крыльца одним махом прикрутил и идет по чулану, плетью помахивает, себя по сапогу бьет. Вошел в переднюю горницу и говорит ординарцам:

– Идите Кутузову сейчас докладывайте, к нему Платов приехал.

Побежали ординарцы к Кутузову говорить, что к нему Платов приехал. А Платов тем временем все по передней горнице похаживает, не сидится ему, да поглядывает, чем эта горница у Кутузова убрана. Видит он, полы все у него коврами мягкими устланы. Наступишь на ковер ногою, а она в нем, как в траве, вся и тонет. Подошел к окну, а возле него на особом маленьком столе какая-то белая здоровая макитра чудная стоит, и синими, и красными, и желтыми, и голубыми цветочками вся изукрашена. Стоит Платов перед окном и дивится на эту самую чудную макитру. В это время возьми да и выйди в переднюю горницу Кутузов. Заторопился Платов, хотел он поскорее с Кутузовым поздравствоваться, ручка за ручку с ним поручкаться. Поспешил да за ковер зацепился, шашкою промежду ножек стола запутался. Потянул ковер за собою, повалил стол на боек, белая да здоровая макитра чудная на пол упала да так вся на самые мелкие черепушки и разлетелась. Закачал головой Кутузов, закрутил.

. – Что же ты это, Платов, наделал? Мою самую дорогую китайскую вазу разбил, на самые мелкие черепушки она разлетелась. Так разлетелась, что теперь ее самому мудреному мастеру ни слепить, ни склеить не удастся. Хоть и неловко было Платову, да он не робеет.

– Ничего не сделаешь, ваше сиятельство, я уж и врагов своих всех привык так бить, что их самый мудреный мастер ни слепить, ни склеить не сумеет. А то что бы я и за вояка тогда был.

Улыбнулся Кутузов. Приободрился Платов, усы свои не так ли покручивает.

– Так уже оно, ваше сиятельство, повелось спокона веков, если казак чего в полон с боя не возьмет, тогда уже он его вдребезги разобьет.

Рассмеялся Кутузов, за бока себя хватает, на глазах слезы утирает.

– Молодец, казак Платов, что не растерялся, своей неловкости не испугался.

Дело это после бунта (Булавинское восстание – прим. ред.) было, когда все хоперские станицы царские солдаты пожгли и поразорили.

Остались в станицах старики, старухи да бабы с малыми детьми погорельцами. Жить им было негде, и хлеба тоже не достать. Не лучше чем в других станицах были дела и в нашей. Куда ни глянь – горе и слезы, везде нищета неприкрытая. Зима с морозами да вьюгами заходит. Для жилья себе казаки землянки порыли, плохо ли, хорошо ли живут. А вот с хлебом так тут совсем беда подошла. Ни у кого во всей станице самой что ни на есть завалящей корочки на поглядение не осталось. Если бы не один случай – всем бы зимою пришлось, нашим станичникам, с голоду подыхать. А случился он этот случай с девочкой-малолеткой от рода семилеточкой. Была она круглой сиротою, – ни отца ни матери у нее не было, и притулиться ей негде было. Она где ночь, где день по чужим людям ходила. В этот день она ходила-ходила, никто ей ничего не подал, у самих наших станичников нечего есть было. Во рту с самого утра у нее маковой росинки не было. Ходила она до самого вечера, ничего не выходила и поздним вечером за станицу вышла, на яр села и сидит, кругом себя по сторонам поглядывает. Никого сначала ни одной живой души не было, потом глядит – от Хопра к ней казак уже не молодой малолеток, а служивый прямехонько идет. Заробела чего-то девочка-малолеточка, хотела было от него убежать, да ноги не слушаются, не идут, сами собою подламываются. Сидит девочка-малолеточка не ворохнется, а служивый казак к ней подошел, поглядел да так ласково ей и говорит:

– Скажи мне, девочка-малолеточка, что ты не в доме отца с матерью под окошком сидишь, а вот тут на яру, к тырле, гнешься?

Загорюнилась девочка-малолеточка, и отвечает она служивому казаку на его ласковые слова:

– А нет у меня ни родимого отца с матерью, ни родительского дома с окошечком, и негде мне, кроме как тут на ветру, сидеть. Да это бы с полбеды было, сидела бы я тут да холод-стужу терпела, а когда дюже бы мерзнуть стала, попросилась бы к добрым людям, моим станичникам, отогреться, а беда моя, что с самого раннего утра у меня во рту ни маковой росинки не было. И просила я у станичников, чтобы они мне хлебца маленький кусочек подали, но у них самих своей что ни на есть завалящей корочки нет, и придется мне теперь, сироте, с голоду помирать.

Стоит, задумался служивый казак, видать, он к сердцу чужую беду-горе и сиротские слезы принимает. Долго стоял он так, а потом как топнет левой ногой, как крикнет громким голосом:

– А ну-ка встань, явись передо мною, как лист перед травою, казанок мой, не простой и не один, вместе с словом наговорным своим!…

Глядит девочка-малолеточка, а к ногам служивого казака катиться так небольшой казанок, всего в него пригоршни две пшена войдет, не больше. Поднял он его с земли и дает девочке-малолеточке.

– На, возьми и пусть у тебя будет до тех пор, пока нужда твоя не убудет. Знай, что этот казанок не простой: как ты есть только захочешь, ничего тебе не надо, бери этот казанок, над огнем повесь и скажи: «Вари, казанок, вари, пузанок, кашку мякеньку, молочну-сладеньку». Как только ты это скажешь, так он и начнёт варить, успевай только ешь, а как наешься, сними его с огня, положи кверху донышком и скажи: «Казанок, казанок, слуга верный ты мой, вот тебе отдых и покой». И будет казанок лежать смирно и тихо.