Коллектив Авторов - Казачьи сказки

Сказал чертенок и пропал.

Прошло два года. Генерал укатил в Петербург. И видит, в царском дворце суматоха, житья нет царю от чертенка. Генерал и посоветовал за нашим казачком послать. Царь снарядил тут же гонцов. Явились они в станицу и с собою зовут казачка в Петербург, чтобы выгнал беса из царского дворца. А казак уперся и ни в какую ехать не хочет. Так гонцы к царю ни с чем вернулись. Чертенок же так его допек, что он и слушать их не захотел. Затопал ногами и погнал назад за знахарем. Приказал на глаза без него не являться. Гонцы к казаку опять, силою взяли и к царю. Ввели во дворец его, а чертенок уже сидит в уголке, глаза огнем горят, грозит:

– Ты зачем, казак, приехал, что тебе я говорил, – съем.

А казаку все равно было от царского гнева или от дьявольских когтей пропадать, осмелел:

– Знаешь, я не тебя приехал выгонять, а только сказать, что моя жена, рябая баба, вылезла из пропасти, за мной гонится, вот-вот явится сюда, тогда что мы с тобой будем делать?

Больше чертенок не захотел слушать казака, поскорее в печь нырнул, а оттуда в трубу, только его и видели.

Правда, после прошел слух, что он перебрался через Черное море к турецкому султану во дворец – и теперь там на разные голоса по ночам орет, на потолке скребет когтями, знает, что уж тут рябая баба его ни за что не сыщет.

Пришлось быть как-то одному казаку в станице Урюпинской на Покровской ярмарке. Купил он там пару добрых волов и домой поехал. Дорогой не утерпел, завернул к своему куму. В гостях до самого вечера задержался, и ехать ему пришлось в ночь.

За хутор выехал и, чтобы нескучно было, запел песню. Кругом степь, тишина.

Тянул казак песню, тянул и задремал. Уснул, а волы идут себе потихоньку по шляху. Дошли до реки, въехали на мост и остановились. Тут только казак проснулся. Глядит и не поймет, где он – внизу под ним звезды и небо темное. Вверх-то глянуть не догадается и не поймет, что это речка, и в ней отражается ночное небо. Думает: «Вот так дело. Значит, я на небо заехал, живым к Господу Богу и святым апостолам попал. Чего доброго еще нежданно-негаданно в рай угодишь, что там делать-то буду? Святые все цари, князья, именитые люди да богатые купцы, а я – простой казак. Негоже мне с ними знаться. Пропадешь в этом самом раю».

Да как крикнет на волов:

– Что же это вы наделали, куда завезли меня?!.

Кнутом вытянул их. Они съехали с моста. Казак глядит, небо стало на свое место, вверху теперь оно. Присмотрелся, волы по дороге идут, и поля знакомые, до дома не больше как две версты осталось. У казака легче на душе стало. Теперь ему не придется питаться райскими яблочками, от них ведь никакого проку не бывает – ни сыт, ни голоден. А дома у жены всегда найдется добрый кусок сала и молочная каша с маслом. Хорошо, что проснулся и вовремя направил волов на настоящую дорогу, а то быть бы в раю и как простому казаку стоять вестовым на посылках у знатных да именитых святых и угодников. Вот как оно могло бы обернуться дело!

Всякими правдами и неправдами домовитый казак Агафон затесался в станичные атаманы. Благо¬дать ему, голова всей станицы, что хочу, то и во¬рочу! Было бы все хорошо, да оказалась у него одна зака¬выка – не умел ни читать, ни писать, а считал лишь до де¬сяти и то по пальцам.

Досадно ему. Решил атаман научиться грамоте. Позвал солдата-грамотея Сидора к себе, что малых ребятишек обучал в станице, и говорит:

– Знаешь что, хочу, чтобы ты малость поучил меня: чи¬тать, расписываться, считать до сотни.

Солдат-грамотей на атамана поглядел, в угол плюнул.

– Тебя учить – руки обобьешь. Неохота мне связываться с тобой.

Атаман просит:

– Не откажи, обучи уж, постарайся, за платой не по¬стою!

– Ну, ладно, – говорит солдат, – только уговор такой -платить мне в месяц будешь три рубля. И в моей воле бу¬дет тебя сечь плетью, дурь и лень выбивать.

– А без битья-то нельзя?

– Нет, никак невозможно, без этого тебя лапти плести не выучишь, а не то что грамоте.

Вздохнул атаман.

– Видно, делать нечего, так уж и быть, до смерти не убьешь.

На другой день солдат-грамотей принялся учить атама¬на. Из угла в угол по горнице ходит, твердит атаману: -Аз, буки; аз, буки! Атаман сует ему в руку пятак.

– Эти склады пропусти, никак я их не осилю.

Сидор пятак в карман спрятал и по азбуке твердит дальше:

– Веди, глаголь; веди, глаголь. Атаман вздохнул.

– Ты до следующего раза и эти оставь. После я их осилю. Солдат-грамотей перебрал все склады и буквы. Атаман в них ничего не уразумел. Сидор схватил тут азбуку и орет:

– Фита, ижица; фита, ижица! Вертит атаман головой во все стороны.

– Ничего не могу у тебя перенять. -Не можешь!

Сидор за чуб атамана – и давай его плетью пороть. Ревет атаман, что есть мочи, грозится.

– Я тебя, солдат, в острог на хлеб и воду посажу!

А солдат атамана знай свое – охаживает плетью да при¬говаривает:

– Не зря бью тебя, по уговору, учу грамоте, дурь выби¬ваю!

Целый год мучился солдат-грамотей, а атамана так гра¬моте и не выучил. Остался он дурак дураком, хотя носил атаманскую булаву, не по праву, а потому что первый бо¬гач был в станице.

Казак Григорий Алифанов славился на всю стани¬цу. Богат был. Сам атаман и тот с почтением ему низенько кланялся. И что бы Гришка не вздумал, то всегда все по его бывало. Как-то у него околел козел. Нашла на Гришку блажь, вздумал похоронить его по хри¬стианскому обряду. Ведь, думает он. мой козел не хуже какого-нибудь захудалого голутвенного казака. Пошел к пса¬ломщику и говорит:

– Хочу своего козла, как полагается, по христианскому обряду похоронить.

А тот ему:

– Да разве это возможно. Козел ведь на самого черта по¬хож – рогат, борода клином.

– Ну, так что же! Ты знаешь, он у меня умница был. Ко¬гда умирал, то тебе отказал двадцать пять рублей.

Вздохнул псаломщик.

– Ох, искушение, я и не против бы, да только вот что дьякон и поп скажут.

Гришка пошел к дьякону, а потом к попу. Дьякону ска¬зал, что ему козел отказал пятьдесят, а попу – сто рублей. Те тоже, как и псаломщик, поохали, повздыхали, а потом похоронили козла со всеми почестями – с выносом и коло¬кольным звоном.

Узнал об этом архиерей, разгневался и к себе вызывает попа, дьякона, псаломщика и Гришку. Приехали они к не¬му. Архиерей вышел. Поп, дьякон и псаломщик так на ко¬лени и упали, от страха друг к другу жмутся. А Гришка се¬бе стоит, ухмыляется. Архиерей на него посмотрел строго и прикрикнул:

– Ты что зубы-то скалишь, знаешь, я могу тебя лишить своего благословения и в монастырь отправить на покая¬ние! Посидишь там на одном хлебе да на воде!

А Гришка не робеет.