Коллектив Авторов - Казачьи сказки

Залюбовалась Груня красотой казака: чуб казачий на белый лоб падает, от длинных ресниц тень на белые щеки ложится, грудь богатырская, как волна, вздымается.

Положила Груня тихонько руку свою на белый лоб молодца, а казак во сне взял Грунину руку и поцеловал крепко. Испугалась Груня, отдернула руку, а на том месте, где поцеловал казак, горит рука, как огнем обожженная. Поспал-поспал казак, встал поутру, попрощался с Груней, сел на своего быстроногого скакуна и умчался.

Опять живет Груня в тоске да в обиде, живет – ни на кого не жалуется, вспоминает часто казака-молодца, вспоминает да горько вздыхает:

– Где мне, уродине несчастной, о добром молодце думать? Собаки и те боятся смотреть на меня…

Вот год проходит, два проходят, прогнали казаки-воины врагов с Тихого Дона, идет обратно войско казачье с песнями, с шутками-прибаутками, идет – люди радуются, зазывают казаков доброй браги откушать, белого калача отведать.

А к Груниному отцу заехал самый главный командир из войска их. Молод он был, красив и очень храбр – о геройстве его уже на Дону песни пели. Пошел он на войну простым казаком, а стал командиром главным.

Мачеха Грунина свою дочку Улиту наряжает, косы ей заплетает, на руки билезики – красивые браслеты – надевает. Еще краше становится Улита. Взглянешь на нее – глаз не отведешь.

А Груня полы моет, на стол кушанья подает, брагу ставит.

Вот сели все за стол, взял командир казачий кубок, крепкой бражкой наполненный, поднял его и повел такую речь:

– Шел я когда на войну с ворогами, притомился с дороги да и зашел в курень казацкий отдохнуть. Лег я спать, и приснился мне сон такой: пришла в горницу девица, села возле меня и сидит, смотрит на меня, сон мой сторожит.

Добрая эта девица была, а какая она лицом – не ведаю. Крепко спал я тогда и запамятовал. Встал я поутру, оседлал коня и уехал. Еду и диву дивуюсь:

"Никогда во мне силы молодецкой такой не было! Встретил бы горы тогда – горы свернул. Откуда, думаю, сила эта богатырская во мне?" Повстречалась мне тогда старушка древняя, остановила меня и молвила:

"Едешь ты, казак, Тихий Дон от ворогов защищать, и быть тебе большим воином. Никто тебя не одолеет, никто не осилит. А сила в тебе – от сердца девицы перешла, от доброты ее. Запамятовал ты, добрый молодец, как поцеловал ты руку девицы той. А быть тебе добрым мужем девицы той. И найдешь ты ее так: на правой руке у нее будет отметинка, и не исчезнет она у нее до тех пор, пока ты не найдешь свою суженую. Лучшей невесты не ищи, ласковое сердце – дороже красоты".

– Сказала так старушка, поклонилась и пошла. С тех пор и ищу я свою суженую, нет мне в сердце покоя. Найду ее – в ноги поклонюсь ей за то, что силу она мне такую дала, и будет она мне женою верною.

Пока говорил так казак" встала Груня, вышла на крыльцо, села, сидит, думу думает. Узнала она того казака, который ей руку целовал, а признаться не может ему: куда ей такой добру молодцу сказываться!

Сидит она пригорюнившись, сидит, вдруг слышит – Улита зовет ее. Подошла к ней Груня, а Улита спрашивает:

– А чего это у тебя, сестрица, правая рука всегда перевязана?

Смутилась Груня, покраснела и отвечает:

– Рубила я дрова да топором и ударила. Никак вот не заживает рука…

А Улита уже догадалась обо всем, злые глаза так и бегают, сердце щемит от зависти.

– А чего ты встала из-за стола, сестрица? – спрашивает она Груню.

– Пить мне захотелось, Улита.

– А иди сюда, я тебе дам водицы, сестрица, – говорит Улита.

Подошла Груня к ней, взяла чашку с водой, выпила и упала замертво: подсыпала ей Улита яду крепкого, смертного.

Схватила ее Улита, оттащила в чулан, бросила, а сама сделала себе на правой руке такую же отметинку, какая у Груни была, обмотала тряпкой и пошла опять в горницу.

Увидал ее обмотанную руку молодой казак, спрашивает:

– А что это у тебя, девица? Аль поранила где, аль ушиблась? Подошла Улита к нему и говорит:

– Я та самая девица, которой ты руку поцеловал. Вот и отметинка на руке, не заживает с тех пор. Забыл ты, добрый молодец, как сидела я около тебя, сон твой сторожила…

Обрадовался казак, велел все войско свое собрать, свадьбу готовить.

Собрались на свадьбу воины, все люди служивые, пришли старики, старухи и дети малые. Начался тут пир горой.

День гуляют казаки, два гуляют, а на третий день входит в горницу старушка древняя, волосы, как нитки серебряные – седая вся. Вошла, посохом о пол стукнула и так молвила:

– Шла я, старая, через леса и горы, через луга и пашни и пришла вовремя: не кончилась еще свадьба, не свершилось еще дело злое.

Взяла она командира казачьего за руку, привела в чулан, а там лежит Груня, лицо у нее посинело, страшное стало.

Брызнула старушка на Груню живой водой, открыла глаза девушка, а в глазах столько доброты, будто от самого сердца идет.

Узнал тут казак девушку, обнял ее и сказал:

– Доброе сердце дороже красоты. Будешь ты женой моей верной, девица, буду я любить и жалеть тебя до самой смерти.

Пришли они в горницу, поклонились старому казаку, отцу Груниному, сели за стол, крепкой бражки выпили.

А старушка подошла к Улите и сказала:

– Нельзя с таким сердцем с людьми жить, злая девица. Будешь ты отныне ползать по дну Тихого Дона, и не знать тебе ни добра, ни ласки человеческой. А за то, что смеялась ты над горем людским, – будешь ты всегда горб на себе носить. Сказала так старушка, ударила ее посохом своим – и превратилась злая Улита в маленькую улитку-горбатку.

А потом обернулась старушка к Груне, дотронулась до нее своей рукой и сказала:

– А ты, девица, доброе сердце, будь такой же красивой, как и доброй.

И стала Груня такой красавицей, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Обнялись они с молодым казаком, поклонились старушке, чарку бражки крепкой ей поднесли, спасибо сказали.

И стали они с той поры жить-поживать, детей растить, да старых людей уважать.

А улитка-горбатка так и ползает с тех пор по дну Тихого Дона да в озерах синих, в реках прозрачных

Ползает и не знает ни добра, ни ласки человеческой.

Много стай журавлиных пролетело с тех пор над Тихим Доном, много песен веселых пропето с тех пор в станицах зеленых. Проносились ветры буйные над волнами высокими, проплывали тучи грозовые над полями широкими, и не раз уже месяц ясный в светлую реку заглядывал, будто в зеркало.

Жил в ту пору у Тихого Дона казак Макар Бесслезный, ни молодой, ни старый, черную бородку носил да чуб казацкий. Остался казак с детства без отца, без матери, гнула его нужда в три погибели, крутила его беда мужичья, как каючок в коловороте, а никто у него слезу ни разу не видал. Назвали Макара за это Бесслезным. Может, и была у него другая фамилия, но так и остался он с этим прозвищем.