Федор Кнорре - Капитан Крокус

Пафнутик вошёл странной, развязной походкой и хрипато бросил через плечо:

— Взять! Наручники!

Коко в ужасе всплеснул руками. При этом он воскликнул: «Пафнутик!» Но на свободе он успел выговорить только «Паф…», потому что на его запястьях звонко щёлкнули наручники, прежде чем он успел договорить «..нутик».

Двое здоровенных полицейских схватили за локти скованного Коко. Двое других кинулись на обезьяньего дедушку, и всё, что он успел сделать, — это шлёпнуть одному из них в морду огрызок своего банана. Его схватили с двух сторон за руки и за ноги так крепко, что бедный старик был лишён даже своего последнего удовольствия укусить кого-нибудь из них. Барахтаясь в руках полицейских, старик только на одно мгновение сумел, вывернувшись из-за плеча врага, кинуть взгляд на своего приятеля и прощально гукнуть.

В то же время Коко почувствовал у себя под руками ручку пистолета, торчавшего за поясом, и, хотя его сдавливали с двух сторон полицейские, он, рванувшись, отчаянным усилием достал до ручки и, успев чуть приподнять ствол так, чтобы не прострелить себе носок ботинка, надавил спуск. Пистолет Капитана Крокуса бухнул с обычным своим громом небольшой, но и не очень маленькой пушки, и в окошке со звоном вылетело стекло.

Один из полицейских ударил Коко в живот, другой в спину и они все втроём рухнули на пол. Его быстро обыскали, ощупали и всё на нём вывернули наизнанку.

Когда, сидя на полу, он чуть-чуть оправился и открыл глаза, он увидел, как безжизненное тело с волочащейся по полу рукой старого дедушки тащили к выходу полицейские. Пять минут назад эта самая рука держала банан, почёсывала приятелю макушку… Коко разрыдался бы, если бы не боялся насмешить своих врагов. Маленький Пафнутик с удивительно странным выражением лица стоял прямо против него и презрительно щурился.

— Ох и мерзкий же ты мальчишка! — грустно проговорил Коко. — Что будет, когда ты вырастешь?

Пафнутик неподвижно, пристально смотрел, не моргая:

— Старый шут! Прекратите свою расслабленную, безмозглую болтовню! Сейчас вас отправят прямо на Чучельный комбинат. Он работает теперь и ночью. После известного вам побега животных теперь их обезвреживают сразу же… Вот как ту вонючую обезьяну. То же будет с вами. Фокусы кончены. У вас есть последнее желание?

— Есть.

— Говорите скорей.

— Желаю тебе, чтоб ты пополам лопнул, маленький паршивец!

— Шутки кончены, клоун! Балаганщик! Гороховый шут! Вы знаете, кто я? Слыхали про знаменитого сыщика Тити Ктифф? Смотрите. Это я!

— Ай-ай-ай! Подумать только! Такой маленький — и уже такой негодяй!

— Я не маленький. Это моё временное состояние, которое стало необходимым, чтобы проникнуть в самую сердцевину вашего заговора. Теперь вы все в наших руках… Живо отвечайте, где сбежавшие звери — кошки, собаки, львы, которых ваши сообщники увезли в чёрном фургоне? Они где-то близко, мы их всё равно обнаружим в двадцать четыре часа. Ну?

— Вот тебе! — мужественно показал ему кукиш Коко. — Не найдёшь ни в двадцать четыре, ни в двести двадцать четыре! Близко? Пальцем в небо!

— Убежище, где скрываются беглые, начинается с буквы "б"!.. Что, неправда? А вторая буква… Ну? Как вторая буква? Говорите, и вы облегчите свою участь. Ну? Ладно, сам скажу: «а»… Ну, а следующая?.. Дальше!

Сердце у Коко так и обдавало холодом и жаром после каждой буквы, точно на горячую сковороду шлёпнули большую порцию мороженого! Он так и думал, что окаянный Пафнутик договорит «ржа», и всё пропало! Но вслух Коко только засмеялся:

— А дальше опять «б», потом опять «а»! Так и будет «ба-ба-ба»! Сиди и квакай, как маленький несмышлёныш, который никак не научится выговорить "па-па-па".

— Неважно, — процедил сквозь зубы Тити-Пафнутик. — Узнаю сегодня же. Теперь слушай меня, преступный шут! Идёт последний час твоей дурацкой кривлячей, бессмысленной жизни — можешь это понять? Через час твоё чучело будет стоять на складе рядом с чучелом мартышки и другими чучелами самых тяжёлых преступников. И компания будет довольно большая!.. Быстро, последнее желание, или я тебя отправлю так.

— Хорошо, — сказал Коко. — Последнее так последнее. Подведите меня к зеркалу!

Толчком в спину его сразу поставили перед зеркалом. Коко критически осмотрел своё печальное изображение и покачал головой:

— И вот в таком виде из меня сделают чучело?.. Откровенно говоря, мне это не по душе. Скажите, мерзавцы, а вам приходилось отправлять на комбинат для очучеливания, скажем… генералов?.. Ну, офицеров?

— Сколько угодно! — самодовольно оскалился один из верзил, державших его за локти.

— Мерси за любезность, жаба! — вежливо поблагодарил Коко. — А в каком виде их отправляли? В форме? Объясните.

— В полной форме, в треуголках с петушиными перьями. А как же иначе его отличишь потом от других в Чучельном музее?

— Так вот, моё последнее желание — я тоже хочу надеть перед смертью мою полную форму! А?

— Верно. Но поживей! Одевайтесь! — нетерпеливо поморщился Тити-Пафнутик.

— Да ведь костюм-то в цирковой костюмерной, безмозглый ты предателишка! укоризненно заметил Коко. — Привезите его сюда.

— Нет, шут, здесь, в домике, мы тебя не оставим!.. — Тити-Пафнутик повелительным жестом указал полицейским на разбитое стекло: — Сейчас же вставить новое! Всё должно выглядеть нетронутым. Будем пропускать на пустырь всех. Обратно — никого! Мышеловка! Ясно? Всё оцепить тройной цепью. А это будущее чучело — прямо в тюрьму! Завтра, перед отправкой на комбинат, я отвезу его в цирк переодеться. — Он презрительно через плечо бросил взгляд на Коко: Слыхал, несчастный Петрушка?

— Слыхал, гадёныш. Ты мне льстишь, называя меня этим уважаемым и милым именем: Петрушка! Это имя ласкает мой слух! — бодро и насмешливо сказал Коко.

В последний раз он оглядел комнату, где ещё валялся на полу плед у потухающего камина, и подавил тяжёлый вздох.

Капитан Крокус услышал отдалённый выстрел своей карманной пушки и понял, что это сигнал бедствия. Миролюбивый Коко ни за что не решился бы палить без крайней необходимости.

От звука выстрела встрепенулся и проснулся поросёнок Персик, спавший, втиснувшись среди львов.

Большую часть жизни он прожил среди львов и очень к ним привязался. Он просто обожал львов: они были такие тёплые и большие, и на них можно было влезать, как на лохматый пригорок, и теребить их за уши, и они, вздрагивая от щекотки, очень осторожно скатывали его на землю и смешливо жмурились, ожидая, когда он снова на них набросится.

И вот, услышав ночной выстрел, весельчак Персик точно взбесился расхрюкался, растолкал львов и бросился к железной двери и попытался её выбить своим розовым пятачком.