Светлана Волкова - Сказки мышонка Сухарика

Куры кинулись к петухам:

— Вы только послушайте!

Отмахнулись петухи:

— Не до вас, пеструшки! Идем воевать с индюками. Нам пиво шепнуло: они нас зовут дураками.

Бурчит пиво в бочке, бормочет… Да больно уж горько оно: не по вкусу пришлось даже возчикам. Они всю бочку и вылили. На беду рядом лошади были…

Уж на что смирны битюги с лесопилки, а тут из телег вдруг повыпряглись, рассыпали опилки, раскидали бревна:

— Возить телеги не будем! Дорога неровная…

И не стали. Поднялись по канавам сорные травы. Торчит у всех ворот, шипами грозит осот. Повылазил у дверей, всю землю корнями опутал пырей. Заросла вся Проточная травами сорными, колючими, жгучими, ссорными, вздорными. Жалят они, цепляют, не дают никому проходу, напраслину возводят, сплетни разводят, мутят воду. Никто в гости друг к другу не идет, не едет. Соседки бранятся с соседками, соседи с соседями. Мальчишки дерутся, разбивают друг другу носы. Домов не стерегут — грызутся только псы.

Пока все ругались и грызлись, пришли на Проточную воры — украли всю улицу с домами и заборами. Была Проточная улица и нету Проточной. Осталась на углу одна квасная бочка.

Заржали битюги, замычали коровы:

— Где наши хлевы, где наши стойла?

— Наших будок нету! — взвыли псы.

Жители проточные повесили носы:

— Ладно, сейчас лето. А придет зима? Холодна зима-то!

На собак набросились:

— Это вы виноваты!

Собаки шерсть дыбом:

— Виноваты не мы! Ни при чем тут мы, собаки.

В таком шуме-гаме попробуй услышь вора. Лошади ржали, коты орали, мычали коровы. Вдруг кто-то пискнул:

— Это я виноват…

Тихо сразу стало. Из крапивы вышел мышонок Сухарик.

— Я ночью не спал, Проточную караулил. А днем задремал — вот и украли нашу улицу жулики.

Все засмеялись:

— Вот так караульщик! Толку от тебя!

Все засмеялись, а Сухарик заплакал:

— Я прокараулил. Я виноват!

Покатилась слеза, упала на землю, упала — превратилась в конопляное семя. Из него конопля поднялась высокая, высоченная. Залез на нее мышонок, вниз глядит. Все видно как на ладони!

— Все улицы на месте. Только нашей нет: украли воры. Вижу Подгорную, Горную, Рынок, откуда трамвай на Сарафановку ходит. Ямская, Кузнецкая, Мастерская… Вон они, воры, что Проточную украли!

В лесу Сарафановском спрятались воры, достают из мешков дома и заборы. Сухарик слез на землю.

— Идите за мной скорее. Я знаю, где дома, курятники и стойла.

Услышали спорщики, перестали ссориться. В телеги дали себя запрячь битюги. Все сели. Сухарик пошел впереди.

В лес пришли только к ночи.

— Отдавайте, воры, улицу Проточную!

Хватают собаки воров за пятки. Курицы клюются. Наставили коровы острые рога.

— Верните нашу улицу, если жизнь вам дорога!

Испугались воры:

— Мы пошутить хотели…

Погрузили Проточную улицу на телеги. Привезли назад.

Теперь на Проточной всегда тишь да гладь. Достали косы, достали вилы, сорные, ссорные травы скосили. Зазеленела опять по канавам ромашка да мята, да гусиная травка.

Все по-старому на Проточной. Как прежде на углу стоит квасная бочка. «Пиво-Квас» на ней написано, чтоб помнили, что было. Про то, как украли Проточную, про горькое пиво. Теперь — если и кто поссорится с кем, на угол бегут выпить квасу. Нужно только сказать десять раз:

— Пиво-квас, пиво-квас, помири скорее нас!

Жил-был Трубочист. Лазил по крышам, с облаками разговаривал, пересвистывался с птицами. А дома ему не с кем было разговаривать. Разве только с огнем в печке да с водой в умывальнике. Никто не заходил в его дом. Все от Трубочиста шарахались. А виновата во всем была Сажа. Никакого ей покоя от Трубочиста! Весь день то трубы, то печи чистит. Где увидит сажу, выкурит, щетками достанет, ни порошинки не оставит. И Сажа его не жаловала. Только, бывало, он зазевается, она его — раз по носу, по щекам, вымажет одежду, запорошит глаза.

А то обернется старухой в черной шали, шастает меж людьми, шепчет:

— Наш-то Трубочист знается с Нечистым. Умывается сажей, на хлеб ее мажет.

Люди крестятся:

— Того не легче!

И обходят его дом стороной.

Однажды перед Рождеством поздно пришел Трубочист домой. Только вошел — слышит: кто-то есть на крыше! Опять вышел и что же? Бродит по крыше кошка черная желтоглазая. Где ни ступит — оставит черный след.

Трубочист и смекнул:

— Эй, соседка! Вот кем ты обернулась, Сажа!

А кошка вспрыгнула на трубу и давай небо черной лапой мазать.

— Брысь, негодница! — швырнул в кошку щеткой Трубочист. — Скоро встанет на небе Рождественская Звезда. А ты небо замажешь, нам ее тогда не увидать. А ведь целый год от этой звезды людям светло.

Зашипела кошка Сажа, метнулась в темноту и пропала.

Долго Трубочист чистил небо над крышей, щетками тер, пока пуще прежнего не засверкало. Пришел домой, свечу на подоконник поставил и зажег: может, кто-нибудь заглянет на огонек. Ходят люди из дома в дом, поздравляют друг друга с Рождеством. Скрипят, звенят по снегу шаги торопливые. Да все мимо, все мимо…

А тем временем рядом с месяцем ярко вспыхнула Звезда Рождественская. Вошел ее луч золотистый в дом Трубочиста, вспыхнул на дверце печи. Слышит трубочист, кто-то заслонкой стучит. Выпрыгнул из печки старик, рубаха красная, борода сивая. Давай бороду расчесывать гребнем. А золотой луч заиграл на умывальнике медном. Приподнялась крышка, и выпрыгнула оттуда старушка, маленькая, чистенькая, в белом платочке, синем переднике.

— Вы кто?

— Мы бабка с дедом.

— Я бабка Вода.

— А я — дед Огонь. Иди, дверь открой.

— Да ведь нет никого.

И вдруг: шаги, звонкие, маленькие, прочастили и смолкли у завалинки. Выскочил Трубочист в сени, отворил двери… Только морозное белое облако вошло с улицы в темную комнату.

— Нет никого, я же сказал.

— Как это нет! — пропела Вода. — Внучка пришла наша. Зовут Агашей.

Из облака морозного вышла девочка, в шубейке белой, барашковой, глаза серьезные. Подошла к трубочисту:

— Ты меня ждал? Я пришла. Только недолго я буду гостить. Уйду по весне. Не то растает моя шубейка и я вместе с ней.

Вот Трубочист обрадовался! Каждый день у него теперь праздник. Дед Огонь печку топит, баба Вода чистоту наводит. Агаша полотенце шелком шьет да песни поет. Катает Трубочист Агашу на саночках. Домой идет — в кулаке петушок на палочке.

Пришел месяц март. Стало солнце пригревать. Агаша у дома играла, шубейку сняла, оставила на завалинке, спохватилась, а шубейки-то нет. Горюет Агаша: растаяла!

Сидит дома весь вечер, гулять-то не в чем. Вдруг видит — белый барашек подбежал к окошку, стучит в него рожками: