Морис Дрюон - Тисту - мальчик с зелеными пальцами

Страх не был уделом Тисту. Этот мальчик был не из робкого десятка, больше того, его можно было считать слишком неблагоразумным. Вы же сами видели, как лихо он скатывался по перилам. А когда прибегал на реку купаться, его приходилось останавливать, чтоб он не бросался десять раз подряд с вышки для прыжков в воду. Бывало, разбежится и хоп! — уже летит в воздухе, раскинув в стороны руки, словно парящий орел. Он выше всех залезал на верхушки высоких деревьев и срывал там вишни, до которых никто не мог дотянуться. У него никогда не кружилась голова. Нет, Тисту не знал, что такое страх.

Но сама мысль о том, что готовится война, не имела ничего общего ни с храбростью, ни со страхом: просто мысль эта не давала ему покоя только и всего.

Поэтому ему страшно хотелось все разузнать. Действительно ли война так ужасна, как ему представлялось? И для начала он отправился, разумеется, к Седоусу, чтоб с ним посоветоваться.

— Я вам не помешаю, господин Седоус? — обратился он к садовнику, подрезавшему кусты.

Старик отложил в сторону садовые ножницы.

— Нисколько, нисколько, мой мальчик.

— Скажите, господин Седоус, что вы думаете о войне?

Садовник, казалось, удивился.

— Я против войны, — поглаживая усы, ответил он.

— А почему вы против войны?

— Хм… Потому что… потому что даже пустячная война может уничтожить огромнейший сад.

— Как это — уничтожить? Что вы хотите этим сказать?

— Только одно. Уничтожить — значит сгубить его, растоптать, превратить его в пыль.

— Правда? И вы сами видели, господин Седоус, сады… уничтоженные войной? — впился глазами Тисту в садовника.

То, что он услышал от старика, казалось просто невероятным. Но садовник и не собирался шутить, он опустил голову, нахмурил свои седые, косматые брови, пригладил пальцами усы и ответил:

— Да, дружок, я это видел. Я видел, как погиб за какие-то две минуты цветущий сад. Я видел, как разлетелись на тысячи осколков стеклянные оранжереи. И в сад этот угодило столько бомб, что пришлось навсегда отказаться от мысли возродить его. Даже сама земля там была мертва.

У Тисту перехватило горло.

— И чей же был этот сад? — шепотом выдохнул он.

— Мой, — ответил старый садовник, отвернулся — к чему мальчугану видеть его горе? — и снова взял в руки ножницы.

На какое-то мгновение Тисту замолк — значит, размышлял. Он по пробовал представить себя в таком же мертвом саду, каким был некогда сад Седоуса… Попробовал представить себе разбитые вдребезги оранжереи и землю… землю, непригодную для цветов. На глазах у него навернулись слезы.

— Ну ладно… Побегу расскажу об этом! — выпалил он. — Пусть все знают, как было! Я расскажу Амели, расскажу слуге Каролусу…

— Эх, Тисту, Каролуса надо пожалеть еще больше, чем меня. Он, бедняга, потерял свою родину.

— Свою родину? Он потерял ее на войне? Разве так бывает?

— И все-таки бывает. Его родина была стерта с лица земли. Никогда в жизни он ее не найдет. Вот почему он здесь.

«Правильно я думал, что война — ужасная вещь, потому что на вой не можно так же просто потерять свою родину, как теряют носовой платок», — заключил Тисту.

— Но бывает и похуже, — продолжал Седоус. — Вот ты упоминал об Амели, нашей кухарке. Так вот, Амели потеряла на войне своего сына… Другие же теряют руку, ногу, а бывает, и голову. На войне все что-нибудь теряют.

Так Тисту пришел к глубокому убеждению, что война — величайший и гнуснейший беспорядок, какой только можно встретить в мире, потому что на войне каждый теряет именно то, что дороже для него всего на свете.

«Как поступить? Как задержать войну? — все твердил и твердил про себя Тисту. — Вот господин Трубадисс наверняка против войны — недаром он так ненавидит беспорядок. Решено: завтра я поговорю с ним об этом».

Господин Трубадисс восседал за своим письменным столом. Он снова обрел свой трубный голос и теперь кричал сразу в три телефона. Господин Трубадисс, как вы понимаете, был страшно занят.

— Вот всегда так бывает, когда где-нибудь в мире начинается война, — прогудел он Тисту. — Мы В Пушкостреле трудимся, как говорится, вдвойне.

Он был прав. Тисту и сам заметил это еще утром: заводской гудок пропел протяжнее, чем обычно, да и рабочих пришло гораздо больше. Девять труб так дымили, что голубое небо превратилось в черное.

— Хорошо… я приду к вам в другое время, когда вы будете посвободнее, — сказал Тисту.

— А что вас интересует?

— Я просто хотел узнать, где началась война.

Господин Трубадисс встал, подвел Тисту к громадному глобусу, крутанул его и ткнул пальцем в самую его середину.

— Видите эту пустыню? Вот как раз в этом месте.

Да, Тисту видел под пальцем господина Трубадисса какое-то розоватое пятно, похожее на карамельку.

— Почему же война началась именно здесь, господин Трубадисс?

— Это не трудно понять.

Когда господин Трубадисс уверял, что какую-нибудь вещь не трудно понять, Тисту тут же охватывали сомнения, ибо, как правило, все это было очень трудно. Но на сей раз Тисту решил не отступаться и внимательно слушать.

— Да, да… не трудно понять, — повторил господин Трубадисс. — Пустыня эта никому не принадлежит…

«Никому…» — повторил про себя Тисту.

— Но справа находится страна, где живут заходиты, а слева другая страна, где живут уходиты.

«За-хо-ди-ты… У-хо-ди-ты…» — снова повторил Тисту про себя; нынче он действительно был крайне внимателен.

— И вот спустя некоторое время заходиты заявили, что им необходима эта пустыня, но тогда уходиты ответили, что им тоже она необходима. Заходи ты укрепились на своих позициях, а уходиты — на своих. Потом заходиты послали телеграмму уходитам, в которой предложили тем убраться прочь. Однако и уходи ты не остались в долгу и по радио объявили, что запрещают заходитам здесь оставаться. Теперь обе армии на марше и, когда они встретятся, начнут сражаться.

— А что же находится на этой розовой карамельке?.. Простите, я хо тел сказать — в этой пустыне. Сады? — заинтересовался Тисту.

— Да какие же там могут быть сады, черт побери! Это же пус-ты-ня… Там ничего нет. Одни камни.

— Значит, все эти люди будут сражаться из-за камней?

— Ох, боже мой! Конечно, нет… Они хотят владеть тем, что находится внизу.

— Внизу? Под пустыней?.. А что там находится?

— Нефть.

— Зачем же она им нужна, эта самая нефть?