Фёдор Кнорре - Рыцарская сказка

Очень странная была эта первая баллада. До того странная, что слушатели замерли от удивления.

По крайней мере в тысяче древних легенд драконы представлялись всегда такими ужасными, устрашающе непобедимыми, что у слушателей в глазах темнело и леденело сердце и самые бесстрашные рыцари скрипели зубами и в унижении опускали головы.

Но в этой развеселой балладе с Драконом без стеснения разделывались, как с обыкновенным крокодилом крупного размера.

Жадная скотина трехголовый Дракон! До чего это глупо жить с тремя головами! Зачешется хвост — он не знает, какая голова должна обернуться его почесать? А если у одной заболит зуб, она двум другим ни минуты не дает ночью заснуть! А когда они увидят жареного поросенка, то обязательно кинутся на него все три разом — треснутся лбами и передерутся!..

Тут так и слышалось залихватское бренчание струн, насмешливое посвистывание дудки и треск камушков в шутовской погремушке из свиного пузыря!

Ртутти хохотал, в восторге шлепая себя по ляжкам, Жонглер, раскачиваясь в такт строю баллады, подбирал на дудочке шутовской припев, а буквы на песке тем временем делались все яснее, четче, точно наливались жизнью.

— Что это с вами? — воскликнул Трувер, дочитав нараспев до конца.

— Мы просто оживаем! — блаженно наперебой запищали окрепшими голосенками на разные лады буквы. — Оживаем! Ожили!

— Наконец-то нас прочли!

— Теперь вы будете петь эту балладу. Завтра! В городе. Трувер, опомнившись, вдруг тревожно спросил:

— В каком городе? В Драконвиле?.. Ну нет! Там за такие песенки нас палками поколотят! А то и похуже что сотворят. Ведь Дракон-то покровитель их города! Не будем мы этого петь!

— Будете! Очень скоро! — задорно долбили свое буквы и радостно пересмеивались.

— Нас в темницу за это посадят! — закричал Ртутти. — Не станем мы петь! Ишь какие! — Он подскочил и, разровняв песок, смахнул с него буквы.

Но те не перестали пищать и смеяться, кувыркаясь где-то рядом, среди леса травинок.

— Поздно, поздно! — с тихим торжеством пели буковки. — От нас не избавиться! Вы нас уже запомнили!

— А вот возьмем и позабудем! — ожесточенно вопил вспыльчивый, как все малыши, Ртутти. — До последней буквишки все выбросим из головы!

Только тихий смешок ответил из травы.

Они продолжали свой путь, примолкшие и озабоченные, а в ушах у них неотвязно звенели слова чудной баллады, возникшей на гладком песке…

На закате солнца они вошли через высокие железные ворота в город и долго шли среди высоких домов, наугад сворачивая в переулки, извилистые, как лесной ручеек, как вдруг услышали отчаянный звон множества маленьких колокольчиков и бубенчиков. Перед ними широко распахнулась дверь таверны, и в ней появился громадный в вышину и ширину чернобородый рыцарь. В руках он, как двух щенков, держал за шиворот, высоко подняв над землей, двух шутов, в загнутых колпаках с бубенчиками, и нещадно тряс их, как собака, поймавшая крысу.

Бубенчики неистово звенели, шуты дрожали, а рыцарь яростно ругался и сыпал проклятиями, называя их свиньями, ослами, собаками и жабами.

Потом он швырнул шутов прямо из двери на самую середину переулка, увидел Трувера с товарищами и прорычал:

— А-а! Вы тоже хотите попробовать?.. Заходите!

И хотя им вовсе не хотелось пробовать того, что попробовали шуты, в эту минуту удиравшие, прихрамывая, по переулку, рыцарь втолкнул их в таверну, и дверь за ними захлопнулась.

В таверне пылал камин, какие-то люди, сидя на винных бочонках, прихлебывали из оловянных кружек, а посредине помещения стояла большая бочка, на которую уселся рыцарь.

— Условия знаете? Я слушаю три ваши песни. Если мне понравится — вы мои друзья навек. Если не очень понравится, я вас только выброшу за шиворот на мостовую. Если совсем не понравится, я вас изобью, и, скорее всего, еще и головы оторву. Можете начинать.

— Мы усталые путники, — осторожно сказал Трувер. — И у нас пересохло горло!

— Хозяин! — тявкнул рыцарь. — Прополоскать глотку! Музыкантам поднесли кружки, они выпили, стараясь подольше протянуть время, и потом Ртутти вкрадчиво спросил у рыцаря, какие песни ему больше всего по душе.

— А вот этого я вам и не скажу! — отрезал рыцарь. — Начинайте.

Бедняги переглянулись, пожали плечами. Они заиграли, и Трувер спел трогательную балладу о матросах, грузивших бочки в лодку перед отплытием, и о девушке, которая их провожала, стоя на берегу, и плакала, одна только зная, что они не вернутся назад.

Рыцарь, не дослушав, рявкнул:

— Телятина! Кошатина! Слюнтяйство! Как вы смеете распевать у меня под носом, негодяи, такое, точно старой бабе за прялкой? Скорей давайте другую, и тогда я переломаю вам руки-ноги!

— Трогательные ему не по вкусу, — шепнул Жонглер. — Надо попробовать что-нибудь героическое!

И Трувер прекрасно спел балладу о богатырских поединках на королевском турнире.

Все слушатели в таверне пришли в восторг, но рыцарь на них грозно цыкнул.

— Вторая еще паршивее первой! — объявил он и с отвращением плюнул: — Турнир! Тьфу!.. Забава для щеголишек, утыканных индюшиными перьями! Они трусят подраться по-настоящему! Я их столько повышибал из седла, этих придворных рыцаришек, что меня уже больше на турниры не пускают, и черт с ними… Давайте последнюю! Вы мне уже надоели!

— Пропали мы! — потихоньку сказал Ртуттп, посасывая вино. — Этот мясник отхватит нам головы!.. — И вдруг ожесточенно стал отмахиваться рукой, точно отгоняя прилипчивую муху.

Жонглер понимающе глянул на него:

— Ты их тоже слышишь?

— Киш отсюда! Пошли! — шипел Ртутти. — Так и зудят в ухо, как комарье!

— Это опять те буковки окаянные, да? Я тоже их слышу. Все до последнего слова! — тревожно сказал Трувер.

— Конечно, они. Ясно, это они нас сюда и заманили! И не отстают! Так и зудят в уши!

— Скоро вы там? — гаркнул рыцарь. — А то я!..

— Сейчас!.. Что ж, видимо, судьба! — махнул рукой Трувер, рванул струны и, неожиданно даже для самого себя, отчаянно смело запел чудную балладу — издевку над трехголовым Драконом.

Все слушатели замерли от удивления и в испуге ждали, что сделает рыцарь, — ведь Дракон считался высоким, священным покровителем города Драконвиля! Конечно, он пожирал некоторых его граждан, но ведь все-таки не всех! И это считалось большой милостью с его стороны. И потому сказать о нем хоть одно непочтительное слово считалось ужасным преступлением.

Рыцарь выпучил глаза и начал багроветь, глядя прямо в рот Труверу, а тот стал бледнеть от страха, но пел отчаянно-звонко. Чем дальше, тем больше багровел рыцарь, впиваясь взглядом в лицо Трувера, а тот все больше белел в ожидании конца и пел все звонче.

Пропев последнее слово, он пошатнулся и чуть не упал — вся смелость улетела от него в то мгновение, как кончилась песня.