Антонио Роблес - Сказки города Цветных Ленточек

— Ваше предложение мне очень нравится, — ответил Тики-Таки, — и я сделаю все, как вы сказали.

Вот почему, когда Хуанито уже успел получить звание капитана, старый генерал все еще продолжал благополучно жить на белом свете.

А в тот день, когда дедушка, совсем состарившись, заснул вечным сном, дон Тик-Так принялся звонить изо всех сил, словно хотел разбудить своего хозяина. От этого страшного усилия пружина в часах лопнула и его «тик-так» смолкло. Тоже навеки.

Но Хуанито до сих пор хранит этот будильник у себя в комнате и к циферблату его приклеил фотографию дона Хуана, которого так любили и внук и старые часы… Что ж… пролетел скворец — сказке конец.

Так вот, друзья мои, не без опаски приступаю я к этой истории, полной самых удивительных небылиц. Такие истории обычно рассказывают, когда хотят немножко посмеяться. Речь пойдет о том, что случилось однажды с доном Батоном, человеком добрым, очень толстым, симпатичным, но, к сожалению, ужасным обжорой — в его живот помещалось больше, чем в огромный чемодан, который собирают для дальнего путешествия.

Любопытно, что этот господин питал пристрастие к птицам и золотым рыбкам. Каждое утро он отправлялся в городской парк, захватив с собой четное число хлебных крошек, и бросал половину их воробьям, а другую половину — рыбкам.

Не было случая, чтоб он хоть крошку съел сам, что правда, то правда. Но зато однажды дон Батон уплел в три присеста все стулья из столовой у себя дома, разумеется отварив их предварительно с луком и кореньями. Именно с тех пор в городе Дилим-бом, где он жил, его и стали звать «грозой мебели». О такой еде, как, например, курица под белым соусом, жаркое из свинины или там рыба в томате, дон Батон и слушать не хотел.

— О, нет, нет! — восклицал он, если ему предлагали золотистый, хорошо прожаренный антрекот. — Мне, знаете, больше по вкусу кровати, столы, зонтики и даже словари, они иной раз бывают такие пухленькие, такие упитанные.

Дон Батон и в самом деле приходил в восторг, увидев толстую ножку от стола или автомобильную шину, — эти шины он мог жевать с утра до ночи, как жевательную резинку.

В один прекрасный день он отправился к мэру города Дилим-бом, чтобы попросить у него разрешения съесть старые уличные фонари, и так как мэр не мог принять его немедленно, дон Батон от нечего делать съел чей-то зонтик, висевший на вешалке в приемной.

В другой раз дон Батон, гуляя по городскому парку, набрел на дерево, сплошь усыпанное яблоками.

— Посмотрим, — сказал он себе, — хватит ли у меня силы воли съесть только одно яблоко, одно-единственное, а все остальные оставить на завтра.

Дон Батон взобрался на яблоню и съел одно яблоко, но потом, конечно, не смог удержаться и съел второе, третье, четвертое… двадцатое… а покончив с плодами, принялся уплетать за обе щеки листья и ветки.

Дожевав последние листочки, он приступил к стволу и начал грызть его с самой верхушки, да с таким усердием, что когда немного погодя мимо прошли два садовника, они увидели на месте яблони торчащие из земли толстые ноги и, ухватившись за эти ноги, вытянули дона Батона, который уже доедал корни бедного дерева.

Был с доном Батоном еще и такой случай. Посреди ночи его соседи, жившие этажом ниже, проснулись вдруг от страшного удара в потолок. Они побежали наверх поглядеть, не стряслось ли с кем несчастья, и узнали, что дон Батон, лежа в кровати, стал потихоньку ее поедать; начал он с изголовья и, само собой разумеется, как только добрался до другого конца, так… бух! — и свалился на пол: ведь кровати под ним уже не было, а весил дон Батон очень много, вот дом и задрожал.

Да, наш толстяк любил покушать! Иной раз он нарочно отправлял в свой живот какое-нибудь зеркало — целиком, не пережевывая, чтобы еда, которую он поглощал, отражалась в зеркале и казалось бы, что ее в два раза больше, чем на самом деле. Дону Батону это доставляло огромное удовольствие.

Помню, как-то подали ему дома на обед большое блюдо с вермишелью. Дон Батон обожал вермишель, поэтому он наполнил доверху свою тарелку и все съел, потом опять наполнил ее и опять все съел, и снова наполнил и снова все съел… наконец на блюде не осталось ни одной вермишелинки. Тогда дон Батон рассердился на свою жену, зачем она приготовила так мало вермишели, открыл окно, подцепил ручкой зонтика электрические провода, которые проходили поблизости, и стал их запихивать себе в рот. Он справедливо рассудил, что провода больше других вещей похожи на вермишель, вот и начал их заглатывать. Глотал да глотал, пока не съел всю электрическую и телефонную сеть города Дилим-бом. Ужасный он был обжора, этот дон Батон.

Раз довелось ему попасть на день рождения одной маленькой девочки. За столом ее родители только тем и занимались, что угощали дона Батона конфетами и пирожными, чтобы у него пропал аппетит и он не съел бы ненароком их дочку. Ну уж этого дон Батон, конечно, не сделал бы — он очень любил детей, воробьев и золотых рыбок. Правда, когда хозяева собрались вынести мебель из столовой, освободить место для танцев, дон Батон тут же съел все стулья и кресла, после чего уже можно было спокойно начинать бал.

В день рождения самого дона Батона жена его приготовила великолепный обед из цыплят, индеек и рыбы и пригласила всех родственников. Но дон Батон, узнав, что будет на обед, воскликнул:

— Нет, только не это! Свой день рождения я отпраздную по-особому.

Так он и поступил. В то время как гости садились за стол, уставленный вкуснейшей едой, дон Батон надел горные ботинки с шипами, вязаную шапочку и распрощался со всеми.

— Я отправляюсь есть гору Клоунский колпак, — заявил он.

Гора, о которой говорил толстяк, была очень высокая, с острой, точно клоунский колпак, верхушкой, поэтому ее так и назвали.

Сказано — сделано. Дон Батон взобрался по скалам на самую вершину горы, повязал вокруг шеи салфетку, будто суп собрался есть, встал на четвереньки и… принялся за обед.

Ясно, что с таким аппетитом, как у дона Батона, через полчаса от горы почти ничего не осталось и дон Батон уже подгребал к себе окружающие холмы. То был действительно самый замечательный обед из всех, какие когда-либо кто-нибудь съедал в честь дня своего рождения.

Само собой разумеется, что чем больше дон Батон ел, тем больше он становился, пока не превратился в настоящего великана. Аппетит его рос вместе с ним. А как же иначе? Чем больше человек, тем больше ему нужно еды. Необычайный праздничный обед имел и другие последствия: Земля, от которой непрерывно откусывали кусок за куском, чтобы наполнить пропасть, называемую желудком дона Батона, становилась все меньше и меньше. Но дон Батон уже не мог остановиться. Он продолжал есть, заглатывая леса, реки, железнодорожные составы и города.