Кэтрин Ласки - Наследник

«Как все просто!» — подумал про себя Жуткоклюв. Уже не в первый раз его посещали сомнения по поводу Чистых, их целей и, особенно, методов.

Еще до Пожара он стал задумываться над тем, правильно ли Чистые готовят свои армии. Если быть совсем точным, то он начал думать об этом еще раньше, после небольшой стычки в Клювах. В тот раз Чистые располагали огромным численным преимуществом. Они были лучше вооружены. Лучше дисциплинированы. Они покорили огромные территории, и только совы из Северных царств могли сравниться с ними!

Но, несмотря на все это, они были разгромлены жалкой стайкой Ночных Стражей, которые не имели никакого представления о дисциплине. Вот тогда-то Жуткоклюв впервые задумался над тем, почему свободный союз сов обладает лучшей армией, чем грозный союз Чистых. Ему было совершенно очевидно, что битву в Клювах выиграли мозги, а не дисциплина.

С тех пор, как на свет появился Нирок, крамольные мысли все чаще и чаще тревожили Жуткоклюва. Он привязался к юному наследнику. И содрогался при мысли о том, чего ждет от него Нира. Ему было тошно смотреть, как она воспитывает своего сына.

Жуткоклюв часто думал о том, как было бы хорошо, если бы этот славный малыш родился в обычной совиной семье… или даже на Великом Древе Га'Хуула. Но еще больше терзали Жуткоклюва мысли о его собственном будущем. Внешне у него все шло прекрасно, Нира обещала произвести его в полковники, но с каждым днем Жуткоклюва все сильнее тошнило от самой Ниры и от ее дел.

Но куда ему было деваться? Кому нужна старая сова, прославившаяся многочисленными битвами на стороне Чистых, ненавидимых во всем совином мире? Жуткоклюва терзала не горечь поражения, а тяжесть дальнейшего пребывания в Титоническом Союзе.

Он все чаще и чаще думал о Нироке и боялся за него. Когда в ночь лунного затмения малыш появился на свет, Жуткоклюв испытал странное чувство, которое точнее всего можно было бы назвать печальной радостью. Он знал, что совы, рожденные в ночь затмения, наделяются невиданными силами. Значит, этот птенец тоже наделен могуществом, вот только что оно ему даст?

Док сказал, что поймать беглецов будет просто. Может быть, гибель в Крушильнях будет лучшим концом для Нирока? Ведь если он выживет, его ожидает встреча с матерью… и ужасная Особая церемония, после которой Нирок никогда не сможет стать прежним.

«Но сам-то я прошел через эту церемонию! — невесело подумал Жуткоклюв. — Прошел, хладнокровно убив своего любимого двоюродного брата. Тогда я обожествлял старого Верховного Тито, я готов был умереть за него и сделать все, что он прикажет! Откуда мне было знать, что пролитая кровь навсегда останется в моем желудке?»

Тогда он думал, что поступает правильно. Испытание казалось мелочью по сравнению с правом вступить в элитные войска Тито Альба, которые со временем должны были править всем миром.

Он был молодым, сильным и храбрым, чистым Тито Альба от клюва до кончиков когтей, не то, что эти презренные масковые или пепельные сипухи… Но теперь Жуткоклюв не был уверен в том, что поступил правильно. Теперь у него появились вопросы.

— Жуткоклюв! — вывел его из задумчивости резкий голос Ниры. — Ты понял, что сказал Док Яроклюв?

Он едва не ответил: «Нет, мать-генеральша!» Но Жуткоклюв был уже немолод. Он был зрелой совой, и ему некуда было лететь. Ни одно совиное общество не примет его, он сам сделал себя отверженным. Поэтому он ответил:

— Да, мать-генеральша. Я все понял.

— Мы полетим на другую сторону Крушилен, чтобы посмотреть, что сталось… — Нира на секунду запнулась, но тут же нашлась: — Что сталось с наследником.

«Что сталось! — с непонятной злобой подумал Жуткоклюв. — Она хочет убедиться, что ее сын мертв! Но что, если он выживет?»

Жуткоклюв не хотел произносить этого вслух, но вопрос сам собой сорвался с его клюва:

— Что если Нирок жив, ваше Чистейшество?

Нира ни на секунду не замешкалась с ответом.

— Он мятежник, и будет наказан, как мятежник. Будь он взрослой совой, приговором ему стала бы смерть. Но он молод, и поэтому я дам ему еще один шанс.

«Вот этого-то я и боюсь», — мрачно подумал Жуткоклюв.

Нирок нырнул в вихрящуюся воронку. Сначала он еще пытался не упускать из виду Филиппа, но потом его подхватило, перевернуло вниз головой, подбросило, завертело, и ему показалось, будто обе половины его желудка ударились друг о друга.

Нирок уже не понимал, где верх, а где низ, где право и где лево. Жадные ветра рвали его друг у друга, словно он был куском дичи. Несколько раз он видел собственные перья, уносившиеся в вихре. Неужели он потеряет все свое оперение? Но имеет ли это какое-нибудь значение? Имеет ли какое-нибудь значение, выживет он или погибнет?

Внезапно Нирок понял, что ему уже все равно. Он устал, смертельно устал. Устал не только от погони, но и от жизни со своей странной и страшной матерью. Если жизнь среди Чистых была его единственным спасением, то может, ему лучше умереть в этих свирепых ветрах?

Это была последняя мысль Нирока. В следующий миг крылья его бессильно упали, и наследник почувствовал, как какая-то страшная сила вышибла из его легких воздух. Рев Крушилен стал слабеть и отдаляться. Вскоре Нирок уже ничего не слышал.

Когда Филиппа выбросило из Крушилен прямо в поджидавшие когти Чистых, он понял, что его собственный поиск правды закончен. Ему стал ясен чудовищный смысл его непонятного возвышения и особого отношения Ниры.

Кто был в числе первых сов, присутствовавших при появлении на свет птенца? Он, Пыльнобровка. Кого назначили лучшим другом наследника? Его, Пыльнобровку. Нира, которая всегда относилась к нему с откровенной брезгливостью, сама сделала его главным другом своего бесценного сына! Все это было неспроста, совсем неспроста…

Теперь Пыльнобровка знал, что его приблизили к Нироку только для того, чтобы юный наследник мог показать себя достойным высокого звания офицера элитного подразделения Чистых.

«Что со мной?» — подумал Нирок, пытаясь подняться с земли. Каждая косточка его тела разрывалась от боли. Он покачнулся и бессильно повалился набок. Потом попытался расправить крылья, но понял, что не чувствует их.

— Где я? — вслух спросил он, и каждое слово гулким эхом отдалось у него в голове.

— Со своей матерью!

Он резко обернулся. Этого не может быть! Как она попала сюда? Может быть, он бредит и видит сон? Нира смотрела на него холодным оценивающим взглядом.