Александр Афанасьев - Заветные русские сказки

Рыбарь сварил уху, хлебал да хвалил: такая была жирная! Я там был, вместе уху хлебал, по усу текло, в рот не попало.

Ехал мужик с горшками, потерял большой кувшин. Залетела в кувшин муха и стала в нем жить-поживать. День живет, другой живет. Прилетел комар и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха-шумиха; а ты кто?

– А я комар-пискун.

– Иди ко мне жить.

Вот и стали вдвоем жить.

Прибежала к ним мышь и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха-шумиха, да комар-пискун; а ты кто?

– Я из-за угла хмыстень.

– Иди к нам жить.

И стало их трое.

Прискакала лягушка и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха-шумиха, да комар-пискун, да из-за угла хмыстень; а ты кто?

– Я на воде балагта.

– Иди к нам жить. Вот и стало их четверо.

Пришел заяц и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха-шумиха, да комар-пискун, из-за угла хмыстень, на воде балагта; а ты кто?

– Я на поле свертень.

– Иди к нам.

Стало их теперь пятеро.

Пришла еще лисица и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха-шумиха, да комар-пискун, из-за угла хмыстень, на воде балагта, на поле свертень; а ты кто?

– Я на поле краса.

– Ступай к нам.

Прибрела собака и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха-шумиха, да комар-пискун, из-за угла хмыстень, на воде балагта, на поле свертень, да на поле краса; а ты кто?

– А я гам-гам!

– Иди к нам жить. – Собака влезла.

Прибежал еще волк и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха-шумиха, да комар-пискун, из-за угла хмыстень, на воде балагта, на поле свертень, на поле краса, да гам-гам; а ты кто?

– Я из-за кустов хап.

– Иди к нам жить.

Вот живут себе все вместе.

Спознал про эти хоромы медведь, приходит и стучится – чуть хоромы живы:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха-шумиха, да комар-пискун, из-за угла хмыстень, на воде балагта, на поле свертень, на поле краса, гам-гам, да из-за кустов хап; а ты кто?

– А я лесной гнет!

Сел на кувшин и всех раздавил.

В стары годы, в старопрежние, в красну вёсну, в теплые лета сделалась такая соморота, в мире тягота: стали появляться комары да мошки, людей кусать, горячую кровь пропускать.

Проявился мизгирь, удалой добрый мо́лодец, стал ножками трясти да мерёжки плести, ставить на пути, на дорожки, куда летают комары да мошки.

Муха грязна, строка некошна, полетела, да чуть не пала, да к мизгирю в сеть попала; то ее мизгирь стал бить, да губить, да за горло давить.

Муха мизгирю возмолилася:

– Батюшка мизгирь! Не бей ты меня, не губи ты меня: у меня много будет детей сиротать, по дворам ходить и собак дразнить.

То ее мизгирь опустил; она полетела, забунчала, известила всем комарам и мошкам:

– Ой еси вы, комары и мошки! Убирайтесь под осиново корище: проявился мизгирь, стал ножками трясти, мерёжки плести, ставить на пути, на дорожки, куды летают комары да мошки; всех изловит!

Они полетели, забились под осиново корище, лежат, яко мертвы.

Мизгирь пошел, нашел сверчка, таракана и клопа:

– Ты, сверчок, сядь на кочок испивать табачок; а ты, таракан, ударь в барабан, а ты, клоп-блинник, поди под осиново корище, проложь про меня, мизгиря-борца, добра молодца, такую славу, что мизгиря-борца, добра молодца, в живе нет: в Казань отослали, в Казани голову отсекли на плахе и плаху раскололи.

Сверчок сел на кочок испивать табачок, а таракан ударил в барабан; клоп-блинник пошел под осиново корище, говорит:

– Что запали, лежите, яко мертвы? Ведь мизгиря-борца, добра молодца, в живе нет: в Казань отослали, в Казани голову отсекли на плахе и плаху раскололи.

Они возрадовались и возвеселились, по́ трою перекрестились, полетели, чуть не пали, да к мизгирю все в сеть попали.

Он и говорит:

– Что вы очень мелки! Почаще бы ко мне в гости бывали, пивца-винца испивали и нам бы подавали!

Жили-были пузырь, соломинка и лапоть; пошли они в лес дрова рубить, дошли до реки, не знают: как через реку перейти?

Лапоть говорит пузырю:

– Пузырь, давай на тебе переплывем?

– Нет, лапоть, пусть лучше соломинка перетянется с берега на берег, а мы перейдем по ней.

Соломинка перетянулась; лапоть пошел по ней, она и переломилась. Лапоть упал в воду, а пузырь хохотал, хохотал, да и лопнул!

Вздумал гриб, разгадал боровик; под дубочком сидючи, на все грибы глядючи, стал приказывать:

– Приходите вы, белянки, ко мне на войну.

Отказалися белянки:

– Мы грибовые дворянки, не идем на войну.

– Приходите, рыжики́, ко мне на войну.

Отказались рыжики́:

– Мы богатые мужики, неповинны на войну идти.

– Приходите вы, волнушки, ко мне на войну.

Отказалися волнушки:

– Мы господские стряпушки, не идем на войну.

– Приходите вы, опенки, ко мне на войну.

Отказалися опенки:

– У нас ноги очень тонки, мы нейдем на войну.

– Приходите, грузди, ко мне на войну.

– Мы, грузди, – ребятушки дружны, пойдем на войну. – Это было, как царь-горох воевал с грибами.

Жили-были старик да старуха, у них было три дочери. Старик пошел в амбар крупку брать; взял крупку, понес домой, а на мешке-то была дырка; крупа-то в нее сыплется да сыплется.

Пришел домой. Старуха спрашивает:

– Где крупка? – а крупка вся высыпалась.

Пошел старик собирать и говорит:

– Кабы Солнышко обогрело, кабы Месяц осветил, кабы Ворон Воронович пособил мне крупку собрать: за Солнышко бы отдал старшую дочь, за Месяца – среднюю, а за Ворона Вороновича – младшую!

Стал старик собирать – Солнце обогрело, Месяц осветил, а Ворон Воронович пособил крупку собрать.

Пришел старик домой, сказал старшей дочери:

– Оденься хорошенько да выйди на крылечко.

Она оделась, вышла на крылечко. Солнце и утащило ее.

Средней дочери также велел одеться хорошенько и выйти на крылечко. Она оделась и вышла. Месяц схватил и утащил вторую дочь.

И меньшой дочери сказал:

– Оденься хорошенько да выйди на крылечко.

Она оделась и вышла на крылечко. Ворон Воронович схватил ее и унес.

Старик и говорит:

– Идти разве в гости к зятю.

Пошел к Солнышку, вот и пришел.

Солнышко говорит:

– Чем тебя потчевать?

– Я ничего не хочу.

Солнышко сказало жене, чтоб настряпала оладьев. Вот жена настряпала. Солнышко уселось среди полу, жена поставила на него сковороду – и оладьи сжарились. Накормили старика.

Пришел старик домой, приказал старухе состряпать оладьев; сам сел на пол и велит ставить на себя сковороду с оладьями.

– Чего на тебе испекутся! – говорит старуха.

– Ничего, – говорит, – ставь, испекутся.