Сергей Черепанов - Кружево

— Ополоумел ты, что ли, Егор?

И так пристыдил — у Егора руки опустились. Пожива, однако, от него не отстала. Снова в свою горницу привела.

— Не сумлевайся, миленок! Такое с непривычки со всяким бывает.

— На бесчестье я не способен, — сказал Егор. — Обидеть никого не могу...

И ладонью об стол припечатал.

— Ладно! — вроде бы согласилась Пожива. — Не стану к тебе приставать со своими докуками.

А на самом-то деле новую уловку удумала. Кинула игральные карты на стол.

— Давай позабавимся!

Егор до игры в карты был не шибко охочий, отказался бы, но снова ухом шепоток уловил: «Обыграешь, сватов ко мне посылай!»

Все спуталось в его голове, будто с проезжей дороги съехал и в лесу заблудился. Уже и представил даже, как с Поживой свадьбу справил, ввел ее хозяйкой в свой дом и семейную жизнь наладил.

Поначалу в дурачка поиграли. Егор пять раз в дураках оставался. Все козыри попадали к Поживе, а ему доставались шестерки.

После каждой игры та приговаривала:

— В карты не везет, покуда время попусту тратим. На интерес поиграем.

Достала из сундука кошель с деньгами, горсть золотых положила на кон.

— Это с моей стороны, а с твоей хватит и копейки.

— Не ровно! Но у меня даже одного рублевика нету, — признал Егор. — Если с меня копейку, то и с тебя не больше.

С копеек и начали. Втянула она Егора в игру. Шире-дале, от копеек на рубли перешли, от рублей на десятки, от десяток на сотни.

В азарте Егор меру утратил. Пожива с каждым разом проигрывала. Хватило бы ему с кучей-то золота стать в деревне самым богатым, в купцы записаться, а его алчный бес погонял: давай еще, покуда карта идет, играй живее, делай ставки крупнее! И вдруг, как под гору покатился.

Все золото обратно к Поживе ушло и вдобавок вся домашность, поле и пашня Егора.

— Да ты, Егорушко, не горюй! — обнадежила она, когда он понурился. — Можешь еще отыграться.

— Нечем!

— А мы так условимся: я поставлю на кон весь кошель золота и себя на придачу. Падет тебе выигрыш — вместе с золотом и меня в жены возьмешь! Ты в заклад отдашь только себя: проиграешь — мою волю исполнишь и про совесть не заикнешься!

Кабы смотрел Егор в сторону, не в лицо Поживе, то еще мог бы опамятоваться. Он не догадался так сделать. Колдовской ее взгляд у него разум отнял. Эх, дескать, спробую, рискну напоследок!

И невдомек ему было, что у Поживы карты подложные. Какую ей надо, ту и брала из колоды.

Взялся он снова играть, а откуда-то вроде бы издалека голос рябенькой Усти до него донесло: «Не отыгрывайся! Худо придется!» Но, может, то ветер за окошком шумел?..

Так и завладела Пожива Егором.

Прогнала она его из-за стола, велела у порога сидеть, покуда сама в путь соберется.

— Дорога не ближняя. Пойдешь следом за мной. Доведу я тебя до места, где на взгорье, посередь таежного леса, древний дуб стоит, на том дубе ворон сидит, дуб сторожит. Вострым топором этот дуб не срубить, пилой не спилить. Ты ворона прогони, не то он глаза твои выклюет, а дуб повали. Под ним каменная шкатулка. В шкатулке зеленое стеклышко. Его мне предоставь!

Когда-то еще в малолетстве сказывал Егору старик Шабала про зеленое стеклышко, что припрятано Уралом в тайге от хитников и варнаков. Тем оно знатно, что все земные богатства оказывает. Поглядишь через него на какую-то гору или долину осмотришь — и вот уже видно тебе, где всякие руды, где золото, где самоцветные камни. Думалось тогда: ну, привирает Шабала, ну, выдумки строит! А вот теперь на поверку выходит: верным был сказ!

Кинуло Егору на ум: своровать это зеленое стеклышко намного бесчестнее, чем у Кузьмы избешку сломать.

Доберется Пожива до кладов — все горы и леса разорит.

И снова перед ней оробел. Мило не мило, а надо идти, куда скажет, исполнять, что прикажет.

Вышли на улицу. Пожива впереди, Егор позади, как к ее подолу привязанный.

Деревенские люди из окошек выглядывали:

— Куда это Егорша за Поживой потопал?

Рябенькая Устя встала ему на пути:

— Не пущу! Уведет она тебя на погибель!

Егор мимо прошел.

А ведь горем и слезой в беде не помочь. Опять побежала Устя к старику Шабале.

— Люблю я Егоршу, а его Пожива уводит!

— Знать, понадобился! — догадался дед. — Без богатырской силы не могла обойтись.

На этот раз в сон его не клонило. Поднялся Шабала, из своего сундучка достал пузырек с водой и гранитный камушек, в тряпицу завернутый.

— Вот это, Устя, тебе пригодится! Ступай, догони Егора, брось гранитный камушек перед ним. Встанет на пути гора, отдалит его от Поживы. Коли он ту гору одолеет и снова за Поживой ударится, тогда уж из пузырька выплесни воду. Тут речка потечет, не широкая, но глубокая. Как только Егор в нее окунется, с него вся одурь сойдет. Но сама-то будь осторожна, в речке ноги не замочи, не то отымутся они у тебя...

Долго Устя бежала, покуда далеко за лесами Егора настигла.

Пожива ходко шла, он еле за ней поспевал.

Как велел старик Шабала, кинула Устя камушек — тотчас горбатая гора поднялась. Пожива по ту сторону горы, Егор по эту сторону оказался. Метнулся туда-сюда: в обход далеко, вверх высоко. Все же через гору полез.

Устя опять за ним вдогонку пустилась.

За горой, на каменной осыпи, выплеснула воду из пузырька.

На том месте земля раскололась и меж берегами потекла речка, не широкая, но глубокая, у подножья горы подковой загнулась, за ближним лесом с другой речкой, Синарой, слилась.

Разъединила речка Поживу с Егором: обежать нельзя и перескочить нельзя!

Принялась Пожива по тому берегу бегать, на Егора кричать:

— Прыгай! Не медли!

Разбежался Егор, но за корягу запнулся и в воду упал. А плавать он не умел, стал тонуть. И пустил бы со дна пузыри, кабы Устя хоть чуточку растерялась. Ноги замочила, зато помогла ему выбраться.

Огляделся Егор, как от долгого сна пробудился. На другом берегу Поживу увидел. У той обличье сменилось. Старая горбатая ведьма — нос крючком, гнилые зубы торчком! Перестала нарядной бабой прикидываться. Погрозила Егору оттуда, в обе стороны от себя поплевала и припустила бегом, покуда не скрылась из виду.

А Устя совсем обезножела. Села на полянку у берега, коленки руками обхватила, голову склонила, на глазах слезинки блеснули, но все равно ласково молвила:

— Как я довольна, Егорушко, что тебя от Поживы отбила...

Видом нескладная, а вот поди-ко, у Егора, когда он к ней обернулся, сразу сердце запылало от радости. Наружность ведь, как цветок: сегодня цветет, завтра повянет, а душевность — всегда красива.

— Что же это я прежде-то обходил тебя, Устинька? То ли ты сама себя не оказывала?

— Сам ты не знал, чего тебе надо...

— Замуж пойдешь за меня?

— Пошла бы, Егорушко, да вот теперичь нельзя! Никуда я стала не гожа: в доме — не хозяйка, в поле — не работница! Ноги-то у меня отнялись!