Михаил Васильченко - Изумрудное кольцо

Подошли тут братья, сунули Змею в рот большую лягушку, а царевнину руку высвободили. Взял Силобор на плечи братьев, на ладонь посадил царевну и пошел шагать по земле, только пыль столбом.

Вдруг лягушка во рту Змея как квакнет! Змей проснулся, вскочил, глядит — кругом сухо, а вдали богатырь бежит.

Побежал Змей вдогонку. Стал догонять. Тогда Водоглот обернулся и море выплюнул. Разлилась вода на сто верст кругом. Но Морскому Змею море по колено. Он его переплыл в два счета и опять стал догонять братьев. Тогда Домострой ударил кулаком, построил башню. Вошли в нее все и спрятались от Змея. Подбежал Змей, бегает вокруг башни, войти не может.

И стал он просить царевну высунуть хоть пальчик в щелочку на прощание. Пожалела царевна Змея, высунула пальчик в щелочку, а Змей как ухватился за пальчик, так и высосал из царевны всю кровь. И упала она мертвая на полу в башне.

Дальновзор взял стрелу, нацелился в Змея и пробил ему голову. А Животвор махнул над царевной рукой и встала она живая, как прежде. Тогда взял Силобор всех их на плечи и отнес к царю.

Обрадовался царь своей дочке, но обещание держать не стал: не дал братьям никакого полцарства, а затопал на них ногами и послал их в солдаты. Разгневались братья-богатыри и пошли на царя войной.

И выставил царь против шести братьев шесть полков по тысяче человек в каждом.

Построил тогда Домострой неприступную крепость, засели в ней братья и стали ждать.

Приложился к земле Тонкоух и говорит:

— Идут на нас два полка с запада, два полка с востока и два полка с севера.

Вышел Водоглот на запад — два полка морем залил. Вышел Силобор на восток — два других полка одним махом разбил. Вышел Дальновзор на север — те два полка стрелами положил. Глянули братья на юг и видят — царь с министрами, князьями и генералами удирает от них, только пятки сверкают.

Пустил Дальновзор стрелу царю вдогонку и пробил ему сердце насквозь. А князья и министры сами со страху перемерли.

Махнул тогда Живогвор рукой на восток, на север и на запад. И встали полки — живые, здоровые.

— Довольно воевать, — сказали им братья, — сдавайте оружие, ступайте по домам, зажигайте огни, варите брагу. Веселитесь, пляшите и пойте песни шесть дней и шесть ночей подряд. Нет теперь над вами царя, некому блох человечьей кровью кормить.

Жила-была на земле старушка Аленушка, и был у нее единственный сын Данилушка, ростом высокий, лицом светлый.

Жили они бедно-бедно, часто даже корки сухой в хате у них не было. Однажды пришел к ним поп и сказал Аленушке:

— Внемли гласу моему, раба божья Аленушка! Отпусти свое чадо со мной по окрестным селам налог собирать. Что соберем — пополам поделим.

— Ладно, — говорит Аленушка, — бери моего сына, батюшка. Собирайся, Данилушка, в путь-дороженьку.

Сборы были недолгие. Да и что собирать Данилушке? Что на нем, то и с ним: старенький пиджачишко, латаные брючонки, дырявые сапоги да шапчонка на рыбьем меху. Взял Данила мешок, поцеловал мать и пошел со двора. Сели на телегу, поехали. Ездили по селам, собирали налог. А народ-то темный — несет попу всякое добро: и сыр, и яйца, и хлеб печеный, и пшеницу… В скором времени набрали полную телегу добра. Поехали назад лесом.

Едут-едут, кругом деревья шумят, телега поскрипывает, поп на Данилу искоса поглядывает. Вдруг — стоп! Стала телега — колесо на камень наехало. Глянул Данила — кругом лес непролазный, а напротив стоит старый дуб толщиной в три обхвата, высотою до туч. Листьев на нем почти нет, вся кора от старости порастрескалась.

— Слушай, сын мой, — говорит поп Даниле медовым голосом, — видишь ли ты сей старый дуб?

— Вижу, батюшка.

— Так вот, слушай, сын мой, вникай в каждое слово. Ступай к этому дубу. Под тем дубом увидишь глубокую яму. То не яма, а подземный ход. Спустись в тот подземный ход, ничего не страшась. Увидишь чугунную дверь, под дверью двухпудовый ключ. Возьми тот ключ и отопри ту дверь. За той дверью увидишь дряхлую старушку, на правой руке у нее на среднем пальце будет железное кольцо с изумрудным камнем. Сними то кольцо, сын мой, и принеси сюда. Ежели исполнишь мое поручение — отдам тебе всю телегу с добром, а не исполнишь — на себя пеняй: останешься навсегда голым и босым. Вникаешь, сын мой?

— Вникаю, батюшка.

— Ну, ступай, выполняй сказанное.

Пошел Данила к дубу, спустился в подземелье, открыл чугунную дверь двухпудовым ключом, вошел в горницу, увидал дряхлую старушку — слепую, глухую, седую. Сидит старушка на печи и трясется от старости.

Подошел к ней Данила, схватил за правую руку и сорвал со среднего пальца изумрудное кольцо. Закричала старушка, точно кто ее резал, и пошел по комнате серный дух, а Данила бегом из горницы. Хочет за собой дверь захлопнуть — сил нет. Хочет вздохнуть — воздуха нет, хочет бежать — ноги подкашиваются. Потемнело у Данилы в глазах, помутилось в голове, и упал он на сыру землю… А как падал, стукнул кольцом о камень. В тот же миг и явились перед Данилой два богатыря. Поклонились Даниле и спрашивают:

— Что тебе, добрый молодец, угодно?

— Воздуха… — через силу молвил Данила.

Не успел вымолвить, как очутился на вольном воздухе, на густой траве под деревьями. Огляделся и видит — лес непролазный и слева и справа. Напротив дуб старый стоит, под дубом попова телега, а в телеге поп на весь лес храпит, аж стон кругом стоит.

«Ну, — думает Данилушка, — не отдам я попу кольцо, оно мне самому пригодится». Стукнул изумрудом о камень, и опять появились два богатыря.

— Унесите меня, братцы, отсюда подальше.

Не успел вымолвить, как очутился Данила в другом месте — на зеленом лугу, подле светлой речки. Огляделся кругом. Захотелось ему есть. Стукнул изумрудом о камень, вызвал богатырей:

— Дайте мне, братцы, поесть.

Глядь — перед ним вырос стол, а на столе поросенок жареный, хлеб пшеничный и бутылка вина. Поел Данила досыта, выпил вина сладкого и подумал: «Я-то сыт, а мать моя сидит голодная». Стукнул кольцом, вызвал богатырей:

— Отнесите меня, братцы, домой.

Глядь, а хата его — вот она. Вошел Данила, видит — мать куда-то вышла. Стукнул кольцом, вызвал богатырей:

— Накормите мою мать, братцы.

Наставили богатыри на стол и курятины, и гусятины, и блинов, и пирогов, а сами исчезли.

Вошла Аленушка, увидала добро на столе, руками всплеснула, от радости кинулась Данилу целовать-обнимать.

— Ах ты ж, мой сыночек, ты ж мой кормилец, это тебе, небось, поп такую долю выделил?

— Садись, матушка, к столу, — говорит Данила, — это не поп выделил, это я сам добыл.

— Как же ты сам добыл, сыночек?