Редьярд Киплинг - Сказки о животных (сборник)

– Маленькая сестричка, – сказала Балкис, – ты права, но, когда в следующий раз он примется хвастать, поймай его на слове. Попроси его топнуть ногой и посмотри, что будет дальше. Ведь мы-то с тобой отлично знаем, каковы мужья. Ты его пристыдишь, и пристыдишь как следует.

Бабочка улетела к своему мужу, и через пять минут у них закипела новая ссора.

– Помни, – сказал жене Мотылёк. – Помни, что случится, если я топну ногой!

– Я не верю тебе! – ответила Бабочка. – Пожалуйста, топни, я хочу посмотреть, что будет! Ну топай же ногой!

– Я обещал султану Сулейману не делать этого, – ответил Мотылёк, – и не желаю нарушать своего обещания.

– Какой вздор! Если ты топнешь ногой, ничего не случится, – сказала Бабочка. – Топай сколько хочешь – ты не согнёшь ни одной травинки. Ну-ка попробуй! Топай, топай, топай!

Сулейман-Бен-Дауд сидел под камфарным деревом, слышал разговор Мотылька и его жены и смеялся так, как никогда ещё не смеялся в жизни. Он забыл о своих султаншах, забыл о Звере, который вышел из моря, забыл о тщеславии и хвастовстве. Он хохотал просто потому, что ему было весело, а Балкис, стоявшая с другой стороны дерева, улыбалась, радуясь, что её любимому мужу так хорошо.

Вот разгорячённый и обиженный Мотылёк порхнул в тень камфарного дерева и сказал Сулейману:

– Она требует, чтобы я топнул ногой. Она хочет видеть, что случится, о Сулейман-Бен-Дауд. Ты знаешь, что я не могу этого сделать, и теперь она уже никогда не поверит ни одному моему слову и до конца моих дней будет насмехаться надо мной!

– Нет, маленький братик, – ответил Сулейман-Бен-Дауд, – твоя жена никогда больше не станет над тобой насмехаться. – И он повернул перстень, повернул ради маленького Мотылька, а совсем не для того, чтобы похвастаться своим могуществом. И что же? Из земли вышли четыре сильных джинна.

– Рабы, – сказал им Сулейман-Бен-Дауд, – когда вот этот господин, сидящий на моём пальце (действительно, на его пальце по-прежнему сидел дерзкий Мотылёк), топнет левой передней ногой, сделайте так, чтобы разразилась страшная буря, грянул гром, и под этот шум унесите мой дворец с садом. Когда он снова топнет, осторожно принесите их назад…

– Теперь, маленький брат, – сказал он Мотыльку, – вернись к своей жене и топни ногой, да посильнее!

Мотылёк полетел к своей жене, которая продолжала кричать:

– Ну-ка посмей топнуть! Топни ногой! Топни же, топни!

Балкис увидела, как джинны наклонились к четырём углам сада, окружавшего дворец, весело захлопала в ладоши и прошептала:

– Наконец-то Сулейман-Бен-Дауд сделает для Мотылька то, что он давно должен был бы сделать для самого себя! О, сердитые султанши испугаются!

И вот Мотылёк топнул ногой. Джинны подняли дворец и сад в воздух на тысячу миль. Раздался страшный раскат грома, и всё окутала чернильная тьма.

Бабочка металась в темноте и кричала:

– О, я буду доброй! Мне так жаль, что я говорила глупости! Только верни на место сад, мой дорогой, милый муж, и я никогда больше не буду с тобой спорить!

Мотылёк испугался не меньше своей жены, а Сулейман так хохотал, что прошло несколько минут, прежде чем он смог шепнуть:

– Топни снова, маленький братец. Верни мне обратно мой дворец, о великий и сильный волшебник!

– Да, да, верни ему его дворец! – прошептала Бабочка-жена, по-прежнему метавшаяся в темноте, прямо как её ночные сёстры. – Верни ему дворец, и, пожалуйста, довольно этого ужасного колдовства!

– Хорошо, дорогая, – ответил ей Мотылёк, стараясь придать своему голосу твёрдость. – Ты видишь, что вышло из-за твоих капризов? Конечно, мне всё это безразлично, ведь я-то привык к подобным вещам, но из любви к тебе и к султану Сулейману я согласен привести всё в порядок.

Итак, он снова топнул ногой, и в то же мгновение джинны опустили дворец и сад, да так осторожно, что и травинка не колыхнулась. И снова солнце освещало тёмно-зелёные листья апельсиновых деревьев, фонтаны били среди розовых египетских лилий, птицы пели, а Бабочка лежала на боку под камфарным деревом, трепетала крылышками и, задыхаясь, говорила:

– О, я буду послушна, я буду уступчива!..

Султан же так смеялся, что не мог говорить.

Он откинулся назад, изнемогая от смеха, несколько раз икнул, наконец, погрозил пальцем Мотыльку и сказал:

– О великий волшебник, ну зачем ты вернул мне мой дворец, раз в то же самое время заставляешь меня умереть от смеха?

Вдруг послышался страшный шум: все девятьсот девяносто девять султанш с криком и визгом выбежали из дворца и принялись звать своих детей. Они бежали по большим мраморным лестницам, спускавшимся вниз от фонтанов, – на каждой ступени по сто женщин. Умная Балкис подошла к ним и сказала:

– Что с вами, о султанши?

Султанши, которые стояли на каждой ступени мраморной лестницы по сто в ряд, ответили:

– Ты спрашиваешь, что с нами случилось? Да неужели не ясно! Мы жили себе поживали в нашем чудесном дворце, и вдруг он исчез, нас окружила непроглядная тьма, что-то зашумело и загремело. Потом в темноте закружились джинны и ифриты. Вот что испугало нас, о главная султанша, и испуг наш – самый сильный и страшный испуг, какой только может быть, и он не походит ни на какие наши прежние испуги, какие нам только доводилось переживать!

Тогда Балкис, красавица султанша, любимая жена Сулеймана-Бен-Дауда, перешедшая через золотоносные реки юга и пришедшая из пустыни Цинна к башням Зимоабве, почти такая же мудрая, как мудрейший в мире султан Сулейман-Бен-Дауд, ответила:

– Всё это пустяки, о султанши. Мотылёк всего лишь пожаловался на свою жену, которая постоянно с ним ссорилась, и наш повелитель Сулейман-Бен-Дауд пожелал преподать ей урок смирения и послушания, потому что и то и другое считается добродетелью среди жён мотыльков.

На это ей ответила дочь фараона, султанша Египта:

– Я не верю, чтобы наш дворец можно было вырвать из земли, словно слабую травинку, ради ничтожного насекомого. Нет! Должно быть, Сулейман-Бен-Дауд умер. И земля задрожала и застонала от горя, и разверзлись от горя небеса, и страшная тьма воцарилась повсюду!

Балкис поманила рукой гордую султаншу, не глядя на неё, и сказала ей и всем остальным жёнам Сулеймана:

– Пойдите и посмотрите.

Они спустились с мраморной лестницы, по-прежнему по сто в ряд, и увидели, что под камфарным деревом сидит премудрый султан Сулейман, всё ещё не оправившийся от слабости после припадка смеха. Он покачивался взад и вперёд и на каждой его руке сидело по бабочке. Тут султанши услышали его слова: