Игорь Малышев - Лис

— Говори.

— Лог за деревней знаешь? Тот, что возле сада?

Он кивнул, не отрывая от нее взгляда.

— Там на дне растет куст шиповника. Цветы у него самые обыкновенные — розовые. Но если хочешь добыть для меня красные цветы, надо его три ночи кряду кровью поливать. Тогда по весне и зацветет он цветами, яркими, как закат.

— А чьей же кровью его поливать надо?

Катерина засмеялась и вырвалась из его рук.

— Своей.

Следующей ночью они встретились возле сада. Катерина была в длинной черной юбке и темной накидке. Илья оделся легко, но холода не ощущал. Внутри был такой мороз, что все тело от него словно бы онемело и стало бесчувственным.

— Не боишься? — спросила она его.

Влюбленный только и смог покачать головой. На краю оврага они остановились.

— Спускайся, — приказала она.

— А ты? — непослушный язык еле ворочался.

— Я буду здесь.

Илья начал медленно и осторожно спускаться. Внизу было темно, он шел ощупью, опасаясь споткнуться. Шершавые мерзлые травы хватали его за одежду и жестяно переговаривались за спиной. Когда долез до дна, и его глаза привыкли к темноте, он увидел куст шиповника. Он стоял одиноко и напоминал брошенного ребенка. Вокруг него была мертвая тишина. Казалось, все замерло и ждет того, что должно здесь произойти. Илья поднял глаза. Катерина темной фигурой стояла на фоне неба, и звезды, как светящиеся пчелы, роились вокруг нее. Она молчала, лица ее видно не было. Парень опустил голову, вынул из-за голенища сапога припасенный нож и сильно полоснул себя по запястью. Из раны брызнула кровь, он занес руку над кустом. Кровь горячим зверьком пробежала по руке и сорвалась вниз. Капли падали, повисая на ветках и шипах, как почки невиданных листьев. Он почувствовал странное облегчение, как будто вместе с раной он перерубил в душе какие-то узлы, стягивавшие ее в тугие петли. Впервые за последние недели ему дышалось легко и свободно. Боли не было. Он посмотрел на небо и засмеялся. Голова слегка закружилась, как будто глотнул вина.

— Хватит, — донеслось сверху.

Илья достал веревку и, помогая себе зубами, перетянул руку выше локтя. Кровь остановилась, рука начала неметь. Он немного отдышался, спрятал нож обратно за голенище, и принялся выбираться по склону оврага к ожидающей его темной фигуре. Она неожиданно тепло улыбнулась, взяла его под руку, прижалась к нему.

— Страшно было? — участливо спросила она.

— Нет, что ж тут может быть страшного…

Он казался себе таким невесомым, что думал, что сейчас взлетит. Все вокруг тоже словно потеряло вес, слегка покачиваясь вместе с ним. Счастливая Катерина зарылась лицом в рукав его рубахи.

— Мой. Теперь ты мой… — ласково повторяла, поглаживая его плечо.

На другую ночь все повторилось, только голова закружилась сильнее, и прежде чем выбираться, Илья долго сидел на хрупкой от инея траве, не замечая холода. Катерина не спустилась помочь ему. Он, в каком-то пьяном оцепенении, вскарабкался по склону, прижал ее к себе.

— Будет тебе цветок. Вырастет.

На третью ночь кровь текла медленно, нехотя. Он почувствовал, как закачалась земля, попробовал позвать Катерину, но она не отозвалась. Он еще постоял, шатаясь, потом ноги его подкосились, и он упал. А из руки под корни куста все продолжал течь темный ручеек. Когда девушка спустилась к нему, он уже не дышал. Она села рядом с ним и стала, тихо напевая, гладить его волосы. По одному закрыла широко раскрытые глаза Ильи.

Из глаз ее полились редкие, почти незаметные слезы. Мимо пробегала бездомная хромая собака, остановилась, поглядеть на нее, да так и просидела всю ночь до рассвета.

Катерина подняла с земли нож, сделала на земле глубокий надрез, очерчивая контуры могилы. До утра ножом и руками она копала мерзлую землю. А в голове ее неотступно звучали слова, услышанные в раннем детстве от прохожей нищенки: «Тот, кто сыщет цветок шиповника, красный как кровь, обретет любовь, какую не обретал еще ни один смертный в мире».

Вырыв могилу, она аккуратно положила туда своего мертвого жениха. Поцеловала его холодный лоб, погладила по голове и зарыла. Она уже поднялась из оврага наверх, когда из-под земли раздались слова.

— Не будешь ты, Катя, ни счастливой, ни несчастной, ни живой, ни мертвой, пока не зацветет шиповник красными цветами.

Как сказал мертвый, так и сбылось. До самой весны не знала девушка покоя. По ночам ей слышались голоса, крики и жуткий смех. Под окнами каждую ночь выла хромая собака, что была с ней в ту ночь. Катерина просыпалась от собственного крика, в горячем поту. Тогда она накрывалась с головой одеялом и шептала:

— Зима пройдет, снег стает, прилетят птицы. Зацветет шиповник красным цветом и уйдет страх. Недолго осталось.

С тем и засыпала.

Сбылись и ее слова. Зима откружила последними вьюгами и сдалась на милость своей нежной убийцы весны, снег убежал по лощинам говорливыми ручьями, на землю опустились усталые птичьи стаи. Когда распустились листья на деревьях, и по деревне поплыл запах цветущих садов, Катерина побежала в овраг, смотреть на кровавые цветы…

Ее нашли утром следующего дня. Кто-то обратил внимание, что в овраге целый день воет собака. Катерина стояла мертвой посреди огромного куста шиповника. Как она туда попала никто сказать не смог. Выглядело так, словно куст вырос за одну ночь и оплел ее своими колючими ветками. Вокруг головы несчастной расцвел венчик из ярко-красных цветов. Пока ее вытащили, исцарапали ей все лицо и изорвали одежду. Куст же рубить не стали, побоялись.

С тех пор люди стали обходить это место стороной. Детям тоже запретили ходить туда: «а то шиповник утащит».

Про Илью так никто и не узнал. О Катерине вскоре забыли, только и осталась от нее эта страшная присказка, да место за нечистое почитать стали.

Однажды Лис взялся небо дразнить. Однако дразнить стал хитро — рож не корчил, не кривлялся, словами не задирался. Просто смотреть на него перестал. Ходит по полям и вверх головы не поднимает, в землю уткнулся. День так ходил, другой, третий. К ночи третьего дня стала гроза собираться. Тучи черные, как комья грязи из-за горизонта выползли, заволокли все небо. Тяжелые, так и давят. А Лис ходит и будто ничего не замечает. Нашел шмелиное гнездо, медом поживился, но немного, а чтоб еще и хозяевам осталось. Набрел на полянку полевых опят, два часа на коленках ползал, все собирал. Когда насытился, спать лег лицом вниз. Лег и лежит посреди полей без конца и края. А тучи в небе все копошатся, напирают друг на друга, ворчат, погромыхивают. Ветер утих, вокруг ни шороха. Лис тоже дыханье затаил. Первая капля, тяжелая, как майский жук, упала на него, шлепнула по лохматому затылку. За ней другая по уху щелкнула. А потом полило, как прохудилось. Защекотали его капли по ребрам да по голым пяткам. Лис лежит, молчит, не шевелится. Долго лежал, вымок, как мышь. Видно, устало небо ждать, когда он вверх поглядит, да как даст неподалеку молнией в землю. Лис аж выше себя подскочил, завизжал радостный и понесся. Вокруг темно, трава высокая, мокрая как плетками, хлещет. Ливень сильный, даже плечам тяжело. Бежит он, но вверх все равно не смотрит, только орет довольный. Рядом снова молния ударила, зазмеилась по земле. Бес увернулся, прокатился по траве, снова вскочил на ноги и дальше бежать. Тогда молнии прямо в него бить стали, он только уворачиваться успевал. Иногда так близко вонзались, что плечи обжигало, но ему это только веселья добавляло. Так и гоняло его небо по степи хохочащего.