Ханну Мякеля - Бесстрашный Пекка

«Но такие минуты выпадают редко, — думал Лесовик, — да и с кем мне разделить их?» И он почувствовал себя очень-очень одиноким.

— Ох-хо-хо! — Лесовик потёр ноющую шею: волнение и страх в трудную минуту поселялись почему-то там. А сейчас была именно такая минута. И перед этим тоже, потому что пришлось изрядно повозиться с тем волкохраном — любителем поэзии, пока ему не втолковали, что самое лучшее для него место на время праздника — это чулан, где хранились мётлы и ведра… Но всё-таки удалось… И Лесовик снова вздохнул — глубоко-глубоко. Он не мог припомнить больше ни одного волшебства, даже самого простейшего. Великие колдуны, могущественные лесовики давным-давно и бесследно исчезли. Кажется, только он один и остался… Да ещё и память подводит.

«Ах, если бы нашёлся достойный продолжатель моей профессии! — мечтал Лесовик. — Я бы многое порассказал ему о былых временах».

Закреплённые на стенах факелы искрились и трещали, по двору расползался горький смоляной дым. Все волкохраны давно уже вышли из караулки и построились в шеренгу. Они стояли перед тронным помостом, выставив копья вперёд и держа равнение по перьям на шапках. Волкохраны оглядывали обитателей Зелёновой Рощи, толкали друг дружку в бок и похохатывали.

— Эти несчастные остолопы… ха-ха-ха… не знают, что их ожидает… хо-хо-хо, — перешёптывались волкохраны и злобно скалили зубы. — Волк приказал пока что не прикасаться к имуществу лесного народца, но скоро… они и не заметят, как это начнётся… До сегодняшнего дня денег было предостаточно, потому что Волк продавал лес и пороги на лесных речках. Он жил широко и волкохранам платил щедро, но всё понемногу проели… скоро продавать будет нечего — кроме Зелёновой Рощи. Только волкам тоже ведь надо где-то жить! Так что деньги и еду станем брать где придётся, — стало быть, у лесных жителей. Великий Волк это обещал!

И волкохраны облизывались и многозначительно ухмылялись, высматривая зайчат поупитанней. А те прятались за спины мам и пап; их сердечки замирали, а побледневший к зиме мех бледнел ещё больше.

Наконец начальник охраны, здоровенный волк с павлиньим пером на шляпе, выступил вперёд и затопал. А потом испустил душераздирающий вой, на который крепостные стены ответили долгим эхом. Наступила мёртвая тишина. Но её сразу же нарушила икота, донёсшаяся из дальних рядов. Равномерная, непрерывная и весьма несвоевременная икота.

— Ой, Медведь, миленький, не икай! — зашептала Лисонька, сама не своя от страха, потому что головы гостей понемногу начали поворачиваться в их сторону. — Ну пожалуйста, перестань!

— Я не… ик!.. могу ничего… ик!.. с этим поделать! — отвечал несчастный Медведь. — Мне очень… ик!.. страшно!

— Задержи дыхание, — грозным шёпотом приказал Лесовик, — другого средства нет!

Совет был дай как раз вовремя: волкохраны уже беспокойно зашевелились, отыскивая глазами нарушителя порядка. Медведь зажал рот лапой, и звук прекратился. Но икота не прошла — Лисонька видела, как огромная туша Медведя вздрагивает, будто внутри него работает какая-то таинственная машина.

«Ой, Мишенька, миленький, потерпи!» — молила в душе Лисонька, закрыв глаза. Вдобавок она завернулась в свой хвост и сложила лапки на груди. Такой способ иногда просто творил чудеса!

Но тут начальник охраны снова завыл и затопотал ногами. Поскольку никакого беспорядка больше не наблюдалось, можно было начинать торжественную часть. Он приосанился и возвестил:

— Дорогииие гооости! Начинаааем праааздник! Приготооовимся встрееетить Велиииикого Вооолка! И покааа мы его ждёооом, споёёём волкопееесенку, первый куплет!

Начальник грозным оком обвёл всех стоявших в зале, и каждому показалось, что он смотрит именно на него. Поэтому, когда волк, дирижируя правой лапой, хрипло запел, никто не посмел стоять молча. Песня росла и ширилась; удесятерённая эхом, она разогналась и в конце концов улетела в небо — на удивление летавшим там, в вышине, свободным птицам:

Лесовик взглянул на Медведя и вздохнул — на этот раз с облегчением: тот больше не икал. Правда, он вконец измучился и жадно хватал пастью каждую каплю кислорода. А потом с тяжким пыхтением рухнул, как мешок, у стены, приговаривая:

— Я не могу больше… Не могу…

Лесовик ужаснулся: он понимал, что такому Медведю даже ключ смелости не поможет. Лесовик кинулся к нему, присел рядом и зашептал:

— Медведь, ну Медведь же, потерпи ещё хоть чуточку! Подымайся, могучий Топтыгин суровых дебрей! Вставай, Косолапый! Хозяин лесов заповедных!

Как ни удивительно, это подействовало: Медведь, глубоко и медленно отдуваясь, с трудом поднялся на ноги. Он решил ещё раз — последний — исполнить просьбу Лесовика… тот ведь такой старенький… К возрасту нужно относиться с почтением, это Медведь помнил, — мы все когда-нибудь будем старенькими… И вот он уже стоял, как и все прочие, наблюдая за происходящим на помосте.

Два волкохрана задудели в серебряные трубы. Фанфары прозвучали как и полагается — сурово и величественно. Настала минутная тишина, затем из темноты выступил вперёд сам Великий Волк. Он выглядел наряднее обычного: на маршальский мундир была накинута длинная горностаевая мантия, волочившаяся по полу. Волк при новых звуках фанфар прошествовал к своему месту. Он остановился за креслом и оглядел двор. Гости, избегая его взгляда, подались назад, и сердце Лесовика просто запрыгало от радости: теперь тюремные каморки скрылись за спинами толпы. Волк вряд ли сразу заметит, что они все опустели — за исключением одной.

Великий Волк приторно улыбался: после того как он опорожнил пару ковшиков браги, к нему вернулись хорошее настроение и отвага. Он с подвыванием зевнул, основательно потянулся и только после этого соизволил заговорить:

— Благодарю уважаемое население Зелёновой Рощи! — Он снова зевнул и почесал бок. — И какая же большая честь для меня, что вы прибыли на этот маленький праздник… Стало быть, все лесные жители собрались? И все мы наверняка веселы и счастливы? Не так ли?!

Великий Волк ободряюще улыбнулся, но это не произвело желаемого эффекта: из толпы не доносилось ни звука — все ждали, что ещё он скажет…

Такое отношение Волку очень не понравилось: он обнажил клыки, как бы приглашая всех полюбоваться на них, и зловеще зарычал. Волкохраны зашептали, ободряя гостей, замахали им лапами, и тогда из толпы послышались робкие и разрозненные голоса: