Софья Прокофьева - Оставь окно открытым

Решив этот сложный вопрос, Кот Ангорский облизнулся и хотел было уже вонзить в сосиску зубы, как вдруг Веснушка у него в животе шевельнулся и завопил что было мочи:

— Эй, спасайте сосиски от киски! Кому ужин не нужен! Воруют! Грабят!

— Батюшки! — послышался старческий дребезжащий голос. Дверь распахнулась. Вбежала маленькая седая старушка с аккуратным круглым пучком волос на затылке, похожим на моток ниток.

Несмотря на свой преклонный возраст и домашние шлепанцы, которые все время так и норовили свалиться с ног, она очень проворно подскочила к столу и ловко вытянула Кота Ангорского вдоль спины кухонным полотенцем.

Кот Ангорский одним махом перелетел через подоконник.

Погода испортилась. В темноте шелестел дождик. Пахло сырой землей, прошлогодними вялыми листьями.

Кот Ангорский пристроился за водосточной трубой. Внутри трубы по жести уныло сбегала вниз вода.

Кот Ангорский задумался. Кто кого все-таки поймал: он Веснушку или Веснушка его?

Нет, по всему выходило, что поймал его все-таки Веснушка.

Так и от голода помереть недолго. А от милого пушистенького хозяина не дождешься теперь не только блюдца молока, разбавленного водой, но и блюдца воды, куда добавлена хоть капля молока.

Веснушка в животе вел себя тихо и примерно. Не шевелился, дышал сонно и ровно.

«Может, уснул?» — с надеждой подумал Кот Ангорский. Чтобы Веснушка уснул покрепче, Кот Ангорский с горя даже замурлыкал простуженным басом какую-то разбойничью колыбельную.

Стараясь не потревожить Веснушку, Кот Ангорский плавно двинулся по карнизу.

Вдруг его чуткий нос уловил какой-то восхитительный запах. Сомневаться не приходилось. Да, так мог пахнуть только антрекот под луковым соусом.

Легко, как балерина, Кот Ангорский взвился в воздух и приземлился на подоконнике.

На тарелке лежал холодный антрекот, окруженный застывшей подливкой.

«Ах, милый кусочек мяса, — с сожалением подумал Кот Ангорский. — Ну зачем, зачем ты застыл? Как это нехорошо с твоей стороны…»

На этот раз голодный Кот Ангорский не стал долго раздумывать. Прыжок! И он судорожно вонзил зубы в мягкое сочное мясо.

В тот же миг Веснушка встрепенулся у него в животе.

— Эй, кот украл антрекот! — оглушительно завопил Веснушка. Держите, ловите!

Но все было тихо и безмолвно. Видимо, хозяев не было дома.

Кот Ангорский, торжествующе фыркнув в усы, решил, что уж на этот раз никто на свете не сможет помешать ему плотно поужинать.

Он еще крепче вонзил зубы в мясо, свел все четыре лапы вместе, чуть присел, приготовившись к прыжку, как вдруг… Холодный антрекот, который он держал в зубах, стал таким горячим, будто его только что сняли со сковородки.

Кот Ангорский завизжал и выронил мясо.

— Ха-ха-ха! — весело засмеялся Веснушка. — Я его подогрел немножко, а? Тепленький-то вкуснее…

Кот Ангорский в отчаянии залез под дрова, забился в щель между двумя бревнами.

— Ну, вот что, — строго сказал ему Веснушка. — Да будет тебе известно: ни один солнечный луч никогда не брал ничего чужого. А теперь что же это получается: ты воруешь, а я в это время у тебя в животе сижу. Так выходит, я тоже воришка? Ну уж нет. Придется тебе сегодня поголодать. Зато уж завтра я тебе такой обед обещаю — лапки оближешь!

Кот Ангорский покорно и жалобно, как-то по-мышиному, пискнул, чем сильно удивил старую мышь, ушедшую на покой и устроившую себе в сваленных бревнах удобную квартиру.

Мимо бревен, под моросящим дождем, уныло повесив отсыревшие уши, прошел мокрый Пудель.

Учуяв Кота Ангорского, неодобрительно зарычал, просто так, чтобы лишний раз высказать о нем свое мнение.

— Да, — задумчиво протянул Веснушка. — Хороший пес Пудель! Конечно, и он тоже не без недостатков. Придумал, что его подарки — самые лучшие-чудесные-бесподобные, какие только есть на свете. Ну, да это мы еще поглядим!.. А в остальном — отличнейший пес. Я все думал, кого это он мне напоминает? А сейчас вспомнил. Одного пса… Скучно, брат, у тебя в животе, расскажу-ка я тебе историю…

Коту Ангорскому вовсе не хотелось лежать голодному под сырыми бревнами и слушать историю про какую-то собаку, да еще историю, которую рассказывают в твоем собственном животе. Но он только тихо и уныло вздохнул.

— Это было вчера, — начал свой рассказ Веснушка. — Хотя моя Катя почему-то утверждает, что я не совсем правильно понимаю слово «вчера». Но во всяком случае это было совсем недавно. Уж не помню, как и зачем залетел я в один город. Что ж, город как город. На главной площади ратуша. Это такой угрюмый каменный дом с башней. В этой ратуше собирались бургомистр и все богатые горожане судить-рядить, придумывать всякие новые указы да законы, чтобы отнять у бедняка последний грош.

Было в этой ратуше высокое окно, сделанное все из разноцветных стеклышек. Называется такое окно — витраж.

Да это только так говорится — окно, на самом деле — целая картина. Из цветных стеклышек был выложен рыцарь в лиловом плаще. Он сидел на золотом коне, покрытом красной попоной. А копыта коня ступали по такой зеленой траве, что больно было смотреть.

Ну, да тут главное совсем другое. Главное, что я по-настоящему подружился с этим рыцарем. Из-за него, уж если хочешь знать, я и задержался в этом городе.

Захочешь, пролетишь сквозь синее стекло — станешь синим-синим, сам на себя удивляешься. Прыгнешь в красное — станешь красным, как огонь.

Однажды в наш город зашел бродячий гимнаст. Совсем еще мальчишка. А с ним собака.

Ну и парочка, я тебе доложу!

Мальчишка в рваном черном трико, заплата на заплате. А сам тонкий, как ивовый прутик, но и гибкий такой же.

А пес прямо-таки скелет с кое-как накинутой на него шкурой. Кажется, потяни его за ухо — и сам пожалеешь, ухо останется тебе в подарок. Но глаза у пса были печальные и преданные. Настоящие глаза, рыжие.

Рано утром мальчишка натянул веревку над всей площадью между двумя высокими черепичными крышами. И по всему городу прошел слух: маленький циркач перейдет с одной крыши на другую по этой веревке.

На площади собрался народ. Хромые, убогие и те выползли поглядеть на это диво.

Пожаловал даже сам почтеннейший бургомистр. С трудом задрал голову, посмотрел на мальчишку. Голову бургомистра так и оттягивали книзу жирные щеки и тройной подбородок.

Много я видел человеческих глаз, но в этих, казалось, поселилась сама Темнота. С такой злобой глядел он на мальчишку, будто приказывал взглядом: упади, оступись!

А мальчишка, словно назло бургомистру, легко и уверенно ступил на веревку. И только неживая застывшая улыбка замерла у него на губах. Он шел то медленно, то вдруг почти бежал, и старая потертая веревка растягивалась и прогибалась под его ногой.