Эдуард Успенский - Бизнес крокодила Гены и другие сказочные повести

— А зачем лошади «Фанта»? — спросил Булочкин.

— Чтобы она блестела. Лошадей и собак перед соревнованием натирают напитками. Я об этом читал.

— Где вы читали такую ерунду? — спросил Колобок.

— В «Медицинской газете» и в газете «День», — ответил Углов.

— Я вам настоятельно рекомендую читать «Огонек» или другие более приличные издания, — предложил ему Колобок.

— Да при чем здесь «Фанта»?! Да при чем здесь «Медицинская газета» и прочая чепуха?! — кричал Лука Лукич. — Перед вами знаменитая картина художника Брюллова, Карла Павловича, — «Всадница». Посмотрите внимательно. Это же просто гимн влюбленного в жизнь художника, пропетый им красоте, юности и радости жизни.

Колобок, Колбочкина и все остальные постояли пять минут и действительно действительность показалась им значительно более интересной. Только Вася Углов ничем не наполнился, а просто сам захотел выпить стакан «Фанты».

— Идем дальше, — говорил ночной экскурсовод. — Сейчас я вам покажу одну из своих самых любимых картин. Она называется «Московский дворик». Нарисовал ее художник Поленов. Как вы думаете, образцом чего может служить этот маленький пейзаж, напоенный светом и теплом?

— Этот маленький пейзаж может служить образцом бесхозяйственности в городском строительстве наших дней, — сказал Углов.

— Почему? — в ужасе закричал Лука Лукич.

— Как почему? — ответил Вася. — На переднем плане помойка. Значит вывоз и уборка мусора не автоматизированы. Рядом, в антисанитарных условиях, вращаются дети. Значит строительство детского садика еще и не начато. А если посмотреть внимательно, что мы видим на заднем плане, напоенном воздухом и теплом?

— Что? — спросили Булочкин и Колбочкина.

— Выстиранное белье, которое сушится на веревке. О чем это говорит?

— О хорошей погоде, — сказала Колбочкина, — раз белье сохнет.

— О том, что люди живут аккуратные, — сказал Булочкин.

— Это говорит о том, что прачечная тоже не работает. Что она не сдана в эксплуатацию.

— А что вы скажете? — спросил Лука Лукич у Колобка. — Вы-то, наверное, больше разбираетесь в искусстве.

— Я могу сказать, что в этом районе хорошо поставлена служба наблюдения за порядком. Милиция и дружинники на высоте.

— Это почему еще? — ахнул Лука Лукич.

— Потому что окна в доме даже на первом этаже не обрешечены. Значит жуликов нет.

— Да как вам не стыдно говорить об этой ерунде, когда вы видите перед собой одну из самых лучших картин Москвы. В интимно-лирической манере изображен кусочек старой Москвы с ее неторопливым патриархальным укладом. Здесь есть ощущение светлой радости бытия. Солнечным светом и воздухом буквально наполнен каждый кубический сантиметр пространства. А сине-голубое небо, будто специально промытое к этому дню? Поленов работал над этой небольшой картиной около двух месяцев. А готовился к ней, как говорят в таких случаях, всю жизнь. Эх, вы! А вы говорите, детский сад не построен.

И они переходили к следующему шедевру.

— Что вы скажете об этой картине знаменитого художника Ге?

— Эта картина знаменитого художника Ге изображает разговор большого человека, может быть, даже директора интерната, с его подчиненным, может быть, учителем младших классов, — предположил Вася Углов.

— Потрясающе! — воскликнул Лука Лукич. — А что вы можете добавить к этому блестящему наблюдению? — спросил он у Булочкина.

— Что разговор происходил в красном уголке, — сказал Булочкин.

— Почему?

— Потому что скатерть красная.

— А что вы скажете? — спросил Лука Лукич Колбочкину.

— А то и скажу, что этот директор очень похож на артиста Симонова Николая, который всегда Петра Первого в кино играл.

— Уже теплее, — сказал Лука Лукич. — Потому что это и есть Петр Первый. А картина называется «Петр Первый допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе».

— Я так и думал! — сказал Колобок. — Расскажите об этой картине поподробнее.

И Лука Лукич завел рассказ на полночи о Петре Первом, о его неудачном сыне, об их конфликте, о побеге царевича за рубеж. И тут наступило утро, и Лука Лукич прекратил дозволенные речи. Третья ночь преступника Углова заканчивалась.

Прошел день. Наступила четвертая ночь. В эту ночь внимание Луки Лукича было остановлено на трех картинах. Первая из них — картина художника Максимова «Все в прошлом». Он сказал:

— Прошу высказываться.

Первым, как всегда, стал высказываться Вася Углов:

— В картине художника Максимова, которую мы видим перед собой, в ярких фиолетово-розовых тонах пропет гимн пожилому возрасту в доме престарелых в светло-весеннее время. На переднем плане — передний план, который изображает женщину в переднике. Это бывшая передовичка чулочной фабрики.

Потому что она никак не может остановиться и до сих пор вяжет чулок.

— Чудесно! Нечего сказать! — воскликнул Лука Лукич. — А что вы добавите? — спросил он у Булочкина.

— Что проживающие в доме недовольны. У них плохое настроение.

— Это почему еще?

— Потому что на втором плане у них клуб на ремонте. Кино не показывают. Они скучают.

— Ишь ты, скучают! — сказала Колбочкина. — А может быть, у них телевизор цветной все показывает. А может быть, у них массовик-затейник из молодых да ранний. А может быть, им художественную самодеятельность показывают, этим двум бабушкам.

— Нет, — сказал Колобок. — Это не дом престарелых. Это старинная картина про помещиков. Тогда престарелых не было.

— Шеф, — спросил Булочкин. — А как вы расследовали, что эта картина про помещиков?

— Дом старинной архитектуры, стиля деревенского барокко. Медный самовар с серебряным кофейником, дулевский фарфор на столе.

— Почему вы видите только детали, а не видите картины в целом? Почему вы не видите настроения? — закричал Лука Лукич. — Ведь это картина не о кофейниках и самоварах. Это картина о прожитой жизни. О былом богатстве и беспечности, о жизни в окружении крепостных слуг и мастеров. Мы видим пожилую аристократку в чепце и длинном платье с интеллигентным и строгим лицом. А рядом с ней другую старую женщину в несколько уродливой позе. Одна из них погружена в мысли, а другая погружена в работу. А жизнь в лице зеленой травы и сиреневой сирени продолжает жить и бить ключом. Здесь налицо трагедия, а вы говорите «дом престарелых, клуб на ремонте»!

Вторая картина была «Неизвестная» художника Крамского. Об этой картине никто особенно не высказывался. Все просто смотрели на нее, выпучив глаза.

— Вот это здорово! — сказал Булочкин. — Я бы тоже хотел быть художником!

— Это зачем? — удивилась Колбочкина.