Брайан Джейкс - Непобедимая Моди

После ужина Моди уселась вместе с землеройками у костра. Молодежь плясала и пела, нарушая тишину теплой летней ночи. Звезды отражались в водной глади Камышового Садка. Эйшо Бардвинг дремал, иногда приоткрывая то один, то другой глаз.

— Неплохо, неплохо, гм… — бормотал он. — Спеть и мне, что ли…

— Лучше не надо, — буркнула под нос зайчиха.

— Чего-чего? — не расслышал Эйшо.

— Я говорю, лучше завтра, во! — обворожительно улыбнулась Моди.

Постепенно замолкли пение и музыка, закончились танцы. Землеройки укладывались отдыхать. Укрываться одеялами никому не хотелось, ночь ласкала теплом. Моди растянулась на моховой подстилке, гадая, как выглядит аббатство Рэдволл. Все тише трещал костер, все громче храпели землеройки.

В серой предрассветной мгле тишину над Камышовым Садком прорезал пронзительный вопль:

— А-а-а-а-а-а! Даппер! Даппер! Где мой крошка Даппер?!

Моди вскочила, чуть не опрокинув Эйшо Бардвинга. Разбуженные землеройки протирали глаза, стараясь понять, что случилось. Молодая мамаша-землеройка металась по берегу, крича во весь голос:

— Даппер, крошка моя! А-а-а-а-а! Даппер!

Зайчиха схватила мечущуюся землеройку за цветастый передник.

— Стоп, мэм, прошу успокоиться. Вы затопчете все следы. Где вы в последний раз видели своего Даппера?

Разведчики Гуосим уже кинулись в окружающие заросли. Несчастная мать, обливаясь слезами, вскинула взгляд на Моди:

— Когда заснула, держала в лапах. Бедный, бедный Даппер…

От северного края Камышового Садка донесся возглас землеройки-разведчика:

— Сюда, ребята!

Первой к нему подскочила Моди. Но по следам на траве она уже и сама поняла, что сейчас услышит.

— Малыша утащила змея.

Услышав слово «змея», землеройки замерли в ужасе. На Эйшо это слово, однако, не произвело никакого впечатления. Он его даже толком не расслышал и тут же потребовал уточнения:

— Кто-о у-ху-ху?

Моди поняла, что от землероек проку не будет. Вся надежда на Эйшо Бардвинга.

— Живей, живей, — заторопила его зайчиха. — Вернем малыша, во!

Лог-а-Лог Лопоух, однако, пал духом:

— Да уж… Если змея кого утащит, не вернешь. Моди выхватила рапиру из ножен Лог-а-Лога и втиснула оружие ему в лапу:

— Сэр, надо показать пример своим воинам. Поддержать боевой дух, во! Ребенок погибнет, если мы ничего не сделаем.

— Вы правы, мисс, — опомнился Лог-а-Лог. — Вперед за гнусным червяком!

Эйшо, Моди и Лопоух рванулись в полумрак лесной чащи.

«Кравявая кешка» сменила привычную морскую стихию на Лес Цветущих Мхов. На палубу то и дело падала тень от древесных крон; полный штиль перестал радовать команду — приходилось отталкиваться от дна шестами, чтобы корабль не стоял на месте.

Виска Длиннозуб отсиживался в каюте, оставив команду на попечение Коджа и горностая Билджера. Оба старших расхаживали вдоль бортов, у которых члены команды трудились длинными веслами, продвигая судно против течения. Кодж помахивал линьком, который должен был поощрять наиболее ленивых, но пускать в ход этот инструмент боялся, ибо среди нечисти много было отчаянных и здоровенных разбойников. Команда устала, всем эта река уже надоела, градом посыпались жалобы на голод и назойливую мошкару.

Кодж на всякий случай прервал свою прогулку и направился в каюту брата-капитана. Тот валялся в гамаке, потягивая грог.

— Ну, чем порадуешь? — спросил он, заметив кислое выражение на физиономии Коджа. — Снова бунт?

Кодж нервно трепал когтями конец линька.

— Не бунт, кэп, но ноют все время, ноют, зануды, жалуются. Что делать? Ты у нас капитан, думай, решай.

Златолис выскочил из гамака, уставился в дверь:

— К вечеру дело идет, хватит на сегодня. Что еще?

— Воды мало осталось. Пить нечего.

Виска отвесил братцу оплеуху:

— Дубина! Закинь ведро в реку — вот тебе и вода. Пей, залейся! Мы здесь в речке, не на море!

Кодж попытался выскользнуть из кабины, но Виска поймал его за огрызок хвоста.

— И еще ты мне забыл поплакаться, что жрать нечего. Так вот, организуй высадку на берег. В лесу ягоды и корни, птицы и яйца птичьи в гнездах. Все подсказывать надо? Совсем соображать не хочешь?

— А как же полосатая собака, кэп? Кого в карауле оставить?

Капитан презрительно пихнул брата к двери:

— Нашел о ком заботиться! Никуда эта тупая Каменная Башка не денется с такой веревочкой. Он уже полудохлый, еле дышит.

Горас неподвижно лежал возле мачты, брошенный за новыми заботами команды. Струп уродовал лоб каким-то не то рогом, не то гребнем. Шерсть свалялась, липла к тому, что осталось от тела, как грязная накидка. Каждому, кто кинул бы на него хоть беглый взгляд, становилось ясно, что он долго не протянет. Но под опущенными веками в глазах его светился неугасимый огонек, горела жажда жизни, жажда мести за гибель родни. Он смерти не боялся, он знал, что не умрет, не отомстив.

Ранним вечером Кодж отобрал полдюжины матросов, избегая здоровенных задир, которых побаивался, и отправился в лес на промысел. Очень скоро выяснилось, что разбойнички не слишком хорошо разбирались, где в лесу искать съестное.

— Эй, Кодж, глянь, какой красивый фрукт, зеленый, сочный, с пупырышками. Его можно жрать-то?

— Откуда я знаю? Попробуй.

— Брр! Гадость! Горько!

— Кодж, а где красные яблоки растут?

— Что за лес, почему на ветках жратва не растет? Листочки какие-то. Тьфу!

— Кодж, где что для супа растет? Надо суповое дерево найти, с морковкой там, репой, огурцами…

Кодж отмахнулся от нацелившейся на его нос осы и от вопросов:

— Вот и я хочу знать, где это все растет.

Ферти вдруг замер и приложил лапу к уху:

— Ша! Тихо! Что там такое?

— Где «что такое»? — отозвался Кодж. — Не обращай внимания ни на что, чего сожрать нельзя. У нас боевая задача — жратву ищем.

— Вопит кто-то, — не сдавался Ферти. — Навострите уши, все.

Орквил Принк оказался в незавидном положении. Трясина вцепилась в него мертвой хваткой. Сон с него слетел, когда вонючая вязкая болотная жижа затекла в рот. Еж быстро сообразил, в чем дело. Во тьме ночной он улегся в заросли папоротника, прикрывавшие болото. Стебли папоротника мягко приняли его тело, но потом согнулись, сломались под тяжестью и от сонной возни Принка, и трясина принялась медленно и неуклонно его обволакивать. Орквил ухватился за ближайшие стебли папоротника и освободил голову, но тело погрузилось еще больше. Ночная тьма не давала разглядеть, в какой стороне твердая почва.