Кармен Гайте - Красная Шапочка на Манхэттене

— Ты-то откуда знаешь?

— Мне Линда сказала.

— Вот язык без костей! Выдумали еще, дезодорант! А от меня что, воняет?

Сара включала свет, доставала из выдвижного ящика карту Нью-Йорка, которую несколько лет назад ей подарил мистер Аурелио, и принималась ее изучать.

И тогда она грезила наяву, а спор за стеной превращался в музыкальное сопровождение, под которое разворачивались необыкновенные сюжеты из городской жизни, пока она разгуливала по улицам, площадям и паркам, которых никогда не видела. Она летала над небоскребами, плавала по реке Гудзон, мчалась на самокате и летала на вертолете. В конце чудесного путешествия, когда ресницы тяжелели, Сара сворачивалась калачиком и оказывалась в небольшом гнездышке, которое кто-то свил специально для нее на самой верхушке статуи Свободы, между шипами ее зеленоватой короны. Девочка устраивалась там на ночлег, словно усталая птица. И пока сон не одолевал ее, она молилась статуе, потому что та была богиней. Она сочиняла диковинные молитвы и печатала их на волшебной машинке. Получались телеграммы, в которых девочка умоляла Свободу освободить ее из застенков, где она томилась. И еще она просила, чтобы бабушка снова надела зеленое платье, как в тот день, когда Сара увидела ее впервые. Потому что зеленый — цвет надежды.

В южной части карты, где сливались две реки и располагался островок со статуей, девочка наклеила золотую звездочку. Другую, серебряную, она наклеила на севере, рядом с Морнингсайд-парком — приблизительно там, где был дом бабушки Ребекки, которая больше уже не называла себя Глорией Стар.

Две звездочки, золотая и серебряная, приветливо перемигивались с севера на юг на огромной карте Нью-Йорка, которую Сара Аллен разворачивала на своей кровати по вечерам. От того, что ее то и дело складывали и раскладывали, карта вытерлась на сгибах. Сара заучивала наизусть названия улиц Манхэттена, линии метро и маршруты автобусов, которые связывали одну улицу с другой. Она знала узоры нью-йоркских улиц, как линии на ладони, и была уверена, что без труда отыщет островок своих грез, обойдет его из конца в конец, бесстрашно заглянет во все уголки… просто пока что у нее не было возможности это проверить, потому что она пересекала Бруклинский мост всего раз в неделю, да и то вместе с матерью. Один и тот же маршрут, в один и тот же час. Их путь лежал к тому месту, где на Сариной карте была приклеена серебряная звездочка. Эта звездочка обозначала дом, где бабушка жила с тех пор, как Сара с ней познакомилась. Седьмой этаж, окна на улицу, два длинных коридора.

Каждый раз она с нетерпением дожидалась субботы, чтобы вместе с матерью отправиться к бабушке, и время, проведенное в доме, где стояло черное пианино, жил кот по имени Клауд, повсюду валялись вещи, а из пепельниц сыпались окурки, пролетало незаметно. Она обожала квартиру бабушки Ребекки. Возможно, потому, что это был единственный дом в Манхэттене, где она бывала.

И еще она любила истории, которые бабушка Ребекка рассказывала ей, когда была в хорошем настроении, — пожалуй, ничего более интересного ей никто никогда не рассказывал.

Она мечтала, как однажды переедет на Манхэттен к бабушке, вернется чернокожая консьержка Салли, а на стены опять повесят зеркала. Миранфу!

Еженедельный поход в Морнингсайд подбрасывал свежих дров в костерок ее мечты.

А вот миссис Аллен, которой только и нужен был предлог, чтобы поплакаться кому-нибудь в жилетку, эти походы расстраивали, и когда, уже под вечер, они на метро возвращались к себе в Бруклин, она утирала слезу большим платком, который доставала из кармана куртки. Саре казалось, что на них все смотрят, она с тревогой оглядывалась вокруг, но затем замечала, что на них никто не обращает внимания, потому что пассажиры нью-йоркского метро всегда смотрят куда-то в пустоту, словно чучела птиц.

— Она умрет, в самый неожиданный день ее не станет, — всхлипывала миссис Аллен.

— С какой стати она умрет, мама? Она же ничем не больна. По-моему, она отлично выглядит.

Саре казалось, что единственным приятным впечатлением, которое мать получала от поездок на Манхэттен, был вечер накануне, проведенный на кухне, где она пекла свой клубничный торт, который они каждую неделю относили бабушке. Она пекла его поздно вечером, убрав со стола остатки ужина, пока мистер Аллен читал газету или смотрел по телевизору бейсбольный матч.

— Чувствуешь, как хорошо пахнет, Сэмюэл? — радостно восклицала миссис Аллен каждую пятницу, вытаскивая торт из духовки. — У меня никогда еще так хорошо не получалось.

Затем она давала торту немного остыть, осторожно заворачивала в фольгу и ставила в сумку. Лицо у нее лоснилось, глаза блестели.

— А завтра он будет еще лучше, — добавляла она, раскрасневшись. — Чтобы торт был вкусным, его надо печь накануне, а затем дать постоять до утра, и тогда — пальчики оближешь! Ей обязательно понравится.

— Насколько мне известно, твоя мать не любит клубничный торт, — отвечал мистер Аллен, которому надоело каждую пятницу выслушивать одно и то же.

— Помолчи лучше.

Сара замечала, что когда мать ставила торт в сумку и принималась мыть духовку, оживленное выражение постепенно исчезало с ее лица и глаза тускнели.

На следующий день Сара и миссис Аллен обедали раньше, чем обычно, и готовились к выходу — убирали и приводили в порядок квартиру.

— А теперь сделаем сэндвич для папы, — говорила миссис Аллен. — Как бы нам не забыть.

Мастерская «Квик Пламер», аварийная служба водопроводчиков, принадлежавшая Аллену и Тейлору, была по субботам открыта. Однажды Сара услышала, как мать хвастается бабушке, что в последнее время их дело процветает.

Когда в шесть часов вечера мистер Аллен приходил с работы, они еще были у бабушки. На столе его неизменно ждали записка жены и сэндвич с огурцом. Записку он не читал, а выбрасывал ее вместе с сэндвичем в помойное ведро, потом принимал душ и отправлялся ужинать в китайский ресторан напротив дома.

Тем не менее миссис Аллен никогда не забывала приготовить сэндвич и написать записку. Она писала ее, усевшись на высоком табурете с красным пластмассовым сиденьем в кухне возле барной стойки, вооружившись толстой ручкой, которая висела на цепочке возле желтого телефона. Она писала не спеша, время от времени поднимая глаза и глядя в пустоту, словно это давалось ей с большим трудом, хотя на самом деле всегда получалось одно и то же:

«Сэмюэл, сегодня суббота, и мы с Сарой едем навестить бабушку, отвезти ей клубничный торт и немного убраться. Оставляю тебе сэндвич».