Джанни Родари - Сказки

— Я требую адвоката… — пролепетал Цурлетти.

— Не выйдет! Здесь не квестура и не трибунал. На адвоката у вас такое же право, как на бесплатный билет до Азорских островов. Ну-ка отвечайте незамедлительно, какая была погода в день преступления?

— Не помню…

— Еще бы! Уверен, вы не помните даже, присутствовал ли там Цицерон и запасся ли он зонтиком или слуховой трубкой, прибыл он в коляске или на такси…

— Не помню… — снова пролепетал Цурлетти, но наконец пришел в себя. Он почувствовал поддержку товарищей, которые, видя, какие титанические усилия ему нужны, чтобы выдержать натиск инквизитора, знаками подбадривали его. Он вскинул голову и заявил:

— Вы не выжмете из меня ни слова!

Аудитория взорвалась аплодисментами.

— Тихо! — возмутился Угрозный. — Или я прикажу очистить помещение!

Но тут последние силы покинули Цурлетти, и он упал в обморок. Угрозный велел позвать служителя, и тот вылил на несчастного ведро воды. Цурлетти открыл глаза и жадно слизал капли:

— Господи, вода-то соленая!

Муки его достигли предела.

Профессор Угрозный тем временем вытянулся до самого потолка и набил себе шишку.

— Признавайся, разбойник! Иначе я возьму твою семью в заложники!

— Ах, только не это, только не это…

— Нет, будет именно это! Служитель!

Сейчас же появился служитель. Он втолкнул отца Цурлетти, почтового служащего тридцати восьми лет. Руки у него были связаны за спиной, голова опущена. Едва слышным голосом — его не хватило бы даже, чтобы произнести «Алло!» в телефонную трубку, — он сказал сыну:

— Признайся, дорогой Альдуччо! Сделай это ради отца твоего! Ради матери, что обливается слезами! Ради сестер-монашек…

— Хватит! — загремел профессор Угрозный. — Уходите!

Цурлетти-отец ушел, постарев прямо на глазах. Пряди седых волос бесшумно сыпались с его головы.

Студент Цурлетти громко всхлипнул. Тогда поднялся со своей скамьи великодушный, как всегда, студент Цурлини и твердо заявил:

— Профессор, я согласен отвечать!

— Наконец-то, — облегченно вздохнул профессор. — Наконец-то вы все скажете мне.

Студенты пришли в ужас при мысли, что вскормили у себя на груди фискала. Они еще не знали, на что способен великодушный Цурлини.

— Юлий Цезарь, — произнес он, притворяясь, будто краснеет от стыда, — скончался, получив двадцать четыре удара кинжалом.

Профессор Угрозный так изумился, что не в силах был даже шевельнуть губами. Его рост мгновенно уменьшился на несколько дециметров.

— Как? — пробормотал он. — Разве их было не двадцать три?

— Двадцать четыре, ваша честь! — не колеблясь, повторил Цурлини.

— Но у меня есть доказательства! — возразил Угрозный. — В моем сейфе хранится ода нашего прославленного Поэта, где он описывает переживания статуи Помпея в тот миг, когда Цезарь упал, сраженный кинжалами заговорщиков. Вот точная цитата, прямо из подлинника:

Вы слышите — двадцать три! — повторил профессор. — И нечего наводить тень на плетень своими выдумками!..

Но студенты, сообразив, в чем дело, поддержали Цурлини и хором закричали: «Двадцать четыре, двадцать четыре!..»

Теперь наступила очередь Угрозного испытать муки сомнения. Рост его стремительно уменьшился. Он стал ниже преподавательницы математики. Да что там — его лоб оказался уже на уровне кафедры, и, чтобы видеть студентов, ему пришлось привстать на цыпочки.

Это зрелище не могло не тронуть золотое сердце студента Альберта, о котором все говорили, что в Новый год он получит премию за доброту.

— Профессор, — робко заговорил он. — Показания статуи Помпея можно легко проверить. Достаточно провести учебную экскурсию в Древний Рим, поприсутствовать при убийстве Цезаря и самим сосчитать раны, которые он получит.

Угрозный охотно схватился за якорь спасения. Он немедленно связался по телефону с агентством «Хроно-Тур», и через минуту студенты уже садились в машину времени, а пилот настраивал приборы на март 44 года до нашей эры. Достаточно было всего нескольких минут, чтобы пересечь века, которые не создают никакого трения ни, в воздухе, ни в воде. Студенты вместе с профессором оказались в толпе возле Сената, где ожидалось прибытие сенаторов.

— А Юлий Цезарь уже прибыл? — спросил Угрозный какого-то незнакомца, которого звали Кай.

Тот не понял его и обратился к своему приятелю:

— Что надо этому чудаку?

Угрозный вспомнил, что в античном Риме говорили на латинском языке, и повторил вопрос по-латыни. Но древние по-прежнему ничего не понимали и только усмехались:

— Интересно, откуда взялись эти дикари? Явились в Рим и даже не потрудились выучить ни одного слова по-римски!

Очевидно, школьная латынь не годилась для общения с античными римлянами и помогала не больше, чем миланский диалект или каракалпакский язык. Студенты откровенно посмеивались. Не все, однако. Цурлини был весьма озабочен. Он солгал, чтобы спасти Цурлетти, а сейчас все узнают, что кинжальных ударов было на самом деле двадцать три. Он будет выглядеть лгуном и обманщиком. Что делать? Вот Угрозный уже нарисовал в блокноте двадцать четыре кружочка и держал карандаш наготове. С каждым ударом он будет зачеркивать кружочек… Мамбретти, известный шутник, надул двадцать четыре воздушных шарика. Он будет прокалывать их по одному с каждым ударом и записывать звук лопающихся шариков на магнитофонную ленту… Зубрилы прихватили с собой японский калькулятор на транзисторах… Брагулья приготовил кинокамеру с двойным фильтром и телеобъективом, чтобы снять происходящее на цветную пленку.

«Что же делать?» — думал Цурлини.

Но тут на сцену ввалилась целая толпа американских туристов. Они очень шумели, жевали резинку и подняли такой гвалт, что заглушили даже сигнал трубы, объявивший о прибытии Цезаря. Внезапно возникла группа итальянских телевизионщиков. Они намерены были снимать документальный фильм для рекламы кухонных ножей. Режиссер энергично распоряжался:

— Эй вы, заговорщики, давайте левее!

Переводчик повторял его приказы на древнеримском языке. Сенаторы протискивались вперед, чтобы попасть в кадр, и махали ручкой: «Чао, чао!» Юлию Цезарю вое это порядком надоело, но он ничего не мог сделать. Теперь он больше не командовал здесь. Режиссер приказал слегка попудрить его, а то он слишком бликовал. А затем события стали разворачиваться еще стремительнее. Заговорщики выхватили кинжалы и нанесли Цезарю ужасные удары. Но режиссер остался недоволен.

— Стоп! Стоп! Зачем так столпились? Не видно даже, как льется кровь. Все сначала!

— Какая досада! — проворчал Мамбретти. — Напрасно истратил тринадцать шариков.