Каштру Сороменью - Истории Черной Земли

На землю народа Лунды спустилась глубокая, черная ночь. В очаге священной хижины, которую лунда зовут шотой, угасал огонь. Люди смотрели на черные угли и понимали: должно случиться нечто страшное. Они знали, что огонь, горящий в очаге шоты, гаснет только тогда, когда селению грозит гибель или когда люди должны покинуть родную землю.

И старый Кажанго, мудрый советник вождя, заговорил во мраке ночи с народом, советуя ему отдать киокам все, что он имеет, когда враги придут сюда.

Вождь Карумбо не хотел войны, а киоки вовсе не собирались овладеть этими землями.

— Киоки голодны, поэтому алчны, и наш вождь просит вас отдать им все, чего они захотят, только чтобы не было войны. Вождь любит свой народ и не хочет, чтобы ваша кровь снова была пролита киоками.

Но голос старого Кажанго поглотила ночь. Слова старейшины пробудили лишь еще более жестокую ненависть в людях Лунды к их извечным врагам — киокам. Голос благоразумия не был услышан ими.

Крики возмущения понеслись из хижины в хижину, люди обвинили вождя в предательстве. Факелы озарили дороги. Народ поднялся против вождя. Ударами ножей были убиты старейшины. Только старый Кажанго и вождь Карумбо скрылись в темноте. Они ушли в заросли леса.

Много дней дрожала земля под ногами сражавшихся народов. По искаженным ненавистью лицам людей стекала кровь.

И наконец ноги людей Лунды, обожженные обуглившейся землей, перестали преследовать врага. Но злоба к нарушителям спокойствия, к хищным киокам, из-за которых погибло столько селений и возделанных полей, ожесточила души.

Через много лет, когда люди вспоминали войну с киоками только в песнях, в родные края пришел, опираясь на посох, умирающий от голода, с глазами, выжженными тоской, старый вождь Карумбо. Он вошел в селение, и никто не узнал его. Так сильно он изменился. Но когда люди услышали голос, просящий хотя бы кожуру маниока, чтоб утолить голод, они узнали человека, который когда-то был их вождем, и крик злобы и негодования пронесся над селением.

Старый вождь скрылся. Колдуны поспешили сжечь на дороге душистые травы, чтобы очистить землю, по которой ступали ноги Карумбо. В людях еще не угасла старая ненависть к нему.

Глубокой ночью женщина, которая была когда-то рабыней старого вождя, выскользнула из селения. Она шла по лесным тропинкам, неся на голове большую корзину, нагруженную маисом и маниокой, шла искать своего бывшего властелина, еле слышно повторяя его имя.

И вождь снова вернулся в селение, думая, что мир и добро сойдут в души людей. Он стоял перед ними сгорбившийся, с трудом удерживая исхудавшими руками посох. Но люди, безумные в неостывшей ярости, бросились к старику, намереваясь прогнать его.

Тогда Карумбо далеко отбросил свой посох и выпрямился, устремив негодующий взор на толпу. И никто не смог сдвинуться с места. Ужас сковал людей. Только крик старика разорвал глубокую тишину — бывший вождь проклял народ, изгнавший голодного странника, проклял и замертво упал на землю. И тотчас небеса разверзлись, посылая волны огня и воды на селение.

Никто не знает, сколько времени бушевала гроза. Когда ветер стих и землю осушило солнце, когда на гору поднялись оставшиеся в живых старый Кажанго и женщина, ходившая я лес разыскивать вождя, голубое, безграничное озеро покрывало землю, где Карумбо был когда-то властелином. И вокруг озера не видно было ни одной живой души, кроме верного Кажанго и доброй женщины.

Потрясенная, дрожащая от ужаса, женщина упала на землю и корчилась на ней, безутешно рыдая. А когда наконец она подняла голову, то увидала, как старый Кажанго спускается с холма, будто прислушиваясь к голосам людей, отныне и на вечные времена обреченных жить под водой. И потом женщина увидала, как последний человек ее народа вошел в озеро, заколдованное богами. Не желая оставаться одна на этих берегах, бывшая рабыня вождя последовала за ним.

С тех пор ни одна лодка не бороздит просторов озера Карумбо. Его вода священна, пить ее запрещено под страхом смерти. Она горячая. И даже рыбы не могут жить в ней, потому что под водой клокочет невидимый огонь.

А когда люди приходят на берег озера, приходят со всех сторон, со всех безграничных просторов страны, они слышат голоса тех, кто осужден жить на дне его в наказание за свою жестокость.

Человек повернул лодку носом в устье протока и, раздвигая тростники, глубоко погружая длинный шест в илистую воду, подплыл к берегу. Когда лодка остановилась, он вытащил длинный шест, положил его поперек лодки и, приложив руки ко рту, протяжно закричал. Голос его пронесся над долиной и долетел до селения, расположенного на вершине холма, видневшегося вдали.

Крик лодочника всполошил птиц, и они взлетел и над рекой, шумно размахивая крыльями. Деревья на том берегу качались от ветра, и птицы скрылись за густыми зелеными ветвями.

Крокодил лежал, вытянувшись во всю длину, на прибрежном песке. Он тоже услыхал крик человека и хлопанье птичьих крыльев. Поспешно окунувшись в воду, он вспугнул выдру, которая прыгала на траве, стараясь изловить какую-то зверюшку.

Вдруг резкий порыв ветра пронесся над рекой. Большие волны раскатились по берегу, и где-то вдали тревожно закрякали утки.

Человек взглянул на небо, затянутое тучами, которые все сгущались, потом на долину, поросшую желтой высокой травой, и на далекий холм. Таи, как одинокий страж в бесконечной степи, возвышалось селение лунда.

«Ветер будет сильным», — сказал человек сам себе и, запрокинув голову назад, крикнул еще громче. Наконец до его слуха донесся ответный крик. Тогда человек снова взял в руки шест и повел лодку через заросли тростника, вдоль берега. Время от времени он кричал, чтобы указать человеку, идущему навстречу, место, куда ему следует направляться. Потом, увидев торопливо пробирающуюся к берегу через заросли травы одинокую фигуру, лодочник Калвиже громко выругался.

— Ничего не было слышно. Ветер встречный, — пытался оправдаться пришедший, недовольный, что в такую погоду ему пришлось покинуть хижину и тепло очага.

Не успели они вытащить из лодки большую корзину с клубнями маниоки и корзину с рыбой, как темная туча прорвалась прямо над их головами, и, озаренный вспышками молний, хлынул дождь. Оба человека одновременно взглянули друг на друга, молча, под проливным дождем, привязали лодку к дереву, растущему на берегу, взвалили корзины на плечи и тяжело пошли по тропинке к селению.

Сверкали молнии, прорезая небо, грозно гремел гром.

— Идем скорее! Идем! — крикнул лодочник Калвиже, стараясь подбодрить спутника.

Но вскоре уже Калвиже отстал, а спутник, обогнав его, исчез впереди, потому что он был человеком земля и лучше звал дорогу.