Ян Карафиат - Светлячки

— Мамочка!

Но мама уже не спала так крепко. И сразу проснулась.

— Мамочка, мне холодно!

И не оставалось ничего другого, как снова затопить. И так они топили и топили. Немножко спали и снова топили и топили. Но Малыш всё ещё говорил, что ему холодно. Ведь был трескучий мороз, и всё крепчал и крепчал. Мама уже и не знала, что сделать. Дров убывало, а холода прибывало.

— Вот, Малыш, возьми мою перину, она больше, а я возьму твою.

И тогда Малыш взял мамину перину, а мама взяла его, и, наверное, сильно мёрзла, но ничего не говорила.

И Малыш ничего не говорил, но уже так не мёрз. Зато вспомнил о Яночке.

— Папа, а хватит ли Яночке дров?

— Хватит. Когда я звал её зайти к нам ещё раз, то видел, сколько их у неё. Хватит — все даже и не сожжёт.

— А у крёстной тоже хватит?

— Конечно. У них всегда хватает. Ведь они всё лето дрова заготавливали.

— Пап, а в валежнике тоже хватит?

— Да у них столько, что я даже удивился. Они всего и за две зимы не сожгут.

И Малыш обрадовался, и когда уже не о чем было говорить, то заснули и спали.

Но недолго, Малыш проснулся. Ему было холодно, даже зубами стучал. Не мог согреться.

— Мамочка!

Маме и без того уже плохо спалось.

— Что с тобой, Малыш?

— Ой, мамочка, мне холодно.

Папа тоже проснулся и тоже говорил, что холодно.

И они снова затопили и сварили супчик, но мама была сильно обеспокоена и подсчитывала поленья.

— Ох, что же нам делать?

— Зачем так беспокоиться, — утешал её папа. — Долго это уже не продлится и снова придёт весна.

И они наелись и согрелись, а когда обо всём поговорили, снова легли спать и спали. И спали долго, но вот Малыш проснулся, и было ему холодно, даже зубы стучали. Не мог согреться.

— Мамочка!

А мама почти и не спала.

— Ах, Малыш, неужели тебе опять холодно?

— Ой, холодно, не могу согреться.

— Ох, что же делать! — причитала мама, но пошла и немножко затопила, совсем чуть-чуть, так что было едва заметно. Ведь у неё уже почти не было дров!

Тут проснулся папа.

— Затопи, мама, здесь холодно!

— Но я же как раз затопила.

— Совсем не чувствуется. Надо как следует затопить!

— Вот бы ещё было чем!

— Что, уже дров нет?

— У меня всего-навсего двенадцать поленьев.

— Ну и подложи их, и будет тепло!

— А потом что?

— Как-нибудь снова обойдётся. Ты только будь послушной! О послушных светлячках Господь Бог заботится.

И тогда мама взяла те двенадцать поленьев и все положила в огонь, но всё же почему-то боялась.

А папа радовался тому, что было очень тепло, и Малыш тоже, так свернулся под периной, что его даже видно не было. И они говорили, что уже не раз было плохо, но потом опять было хорошо, и так заснули, и всё спали, спали и спали.

И сладко им спалось.

И пришла весна. Всё, всё расцвело, абсолютно всё — трава по пояс, роса как кристаллы граната — и пчёлы жужжали так громко, и сверчки стрекотали без устали, а внизу в кустах у ручья пел соловей. «О, время твоё, время любви!» [20] Ср. Книга пророка Иезекииля, глава 16, стих 8: «…и вот, это было время твое, время любви…» Крёстная и крёстный были с папой в комнате и о чём-то разговаривали. Голубка помогала маме на кухне. Малыш был на улице и поджидал Яночку. Он снова был полон сил и взлетал высоко в небо. Из-за того, что Яночка долго не приходила, он полетел к вереску ей навстречу. Но она уже была в пути и обрадовалась Малышу.

— Так ты, Малыш, опять полетишь. А слушаться будешь?

— О, буду!

— А почему тебе хочется слушаться?

— Ну, вы же все этого хотите, и ещё, чтобы со мной опять чего-нибудь не случилось.

— О, ты ведь слушаться-то не будешь, и с тобой опять что-нибудь произойдёт, может ещё и похуже.

Малыш схватил Яночку за руку:

— Я ведь буду слушаться!

— Да, когда тебя Господь Бог научит.

У мамы на столе уже стояли шоколад и поджаренные крендельки. Они сели, помолились и позавтракали, и им пора было лететь.

Малыш первым оказался на улице. Он взлетел вверх, сделал три круга — как будто ничего! — и опустился на землю рядом с Яночкой.

Все обступили его, и папа начал:

— Дорогой Малыш, вспомни год, когда ты впервые полетел. Мы все тебя уговаривали, чтобы ты хорошенько слушался, а что случилось, ты знаешь. Мы такого себе даже представить не могли.

У Малыша в глазах стояли слёзы, и он уставился в землю.

— Ну, оставьте его уже, полетели! — вмешался крёстный. — Он теперь будет осторожнее.

И они полетели, но только низёхонько и тихонько, чтобы мама с крёстной и Яночка с Голубкой могли поспевать. Ещё они и до ручья не долетели, а мама уже едва дух переводила.

— Подождите, я больше не могу.

И они подождали, а мама плакала:

— Лети же, Малыш, ведь на следующий год я тебя, быть может, провожать не буду. Сам Господь Бог тебя сопроводит!

Попрощались и женщины вернулись. Пока светлячков было видно, они всё время оборачивались — но вскоре те совсем пропали.

— Ах, только бы он слушался! — начала мама. — Боюсь, что не будет.

И ей хотелось услышать, что думает Яночка. Но Яночка кивала и ничего не говорила.

— Он-то будет, — считала крёстная, — ведь теперь у него есть голова на плечах и он добрый. Ничего с ним не случится.

— О, в первый же раз случилось, — отозвалась Яночка, — случится и во второй. Но я верю, что Господь Бог научит его слушаться.

Мама вздыхала и ничего не говорила. Она летела совсем медленно, а когда добралась домой, прошло немало времени, прежде чем она отдышалась.

А светлячки летели вдоль дубового леса, вниз в долину, через виноградники, а со всех сторон неслось:

— Бог в помощь! Бог в помощь!

Малыш летел впереди, папа и крёстный за ним. Они о чём-то договаривались:

— Я всё же боюсь его там оставлять, — говорил папа.

— И что, — возразил крёстный, — там, где грешил, пусть делает добрые дела! Всё время мы с ним быть не можем, а если он не хочет слушаться, нигде слушаться не будет. Я бы его там оставил.

И уже были в том самом саду с красивым домом.

— Послушай, Малыш, ты останешься здесь! Здесь ты согрешил, здесь и делай добрые дела! Мы должны лететь на наше место туда за город. С Богом!

И они полетели.

Малыш прямиком полетел на свою высокую грушу, уселся на самом верху и стал смотреть. Вон тот самый розовый куст, куда Малыш упал, когда его Павлик ударил шляпой. Там под ясенем они ужинали, а там дальше на лужайке они играли в жмурки. Сегодня здесь тихо как в могиле, нигде никого. Ни одного огонька в окнах — ставни закрыты — всё как будто вымерло.

Но везде полно светлячков. Только и мелькают, и слышно:

— Бог в помощь! Бог в помощь! Бог в помощь!

И Малыш тоже полетел и всё светил и светил, и ни на что не обращал внимания, и ничего не замечал, а только светил и светил всё время. И думал постоянно о маме и Яночке, и о том, почему бы ему не слушаться? О, он-то слушаться будет! И всё светил и светил, и вот закукарекали петухи, и звёзды начинали бледнеть, и всё бледнели и бледнели, а на востоке сильно раскраснелось.