Вильгельм Гауф - Холодное сердце

Если вы когда-нибудь попадёте в Шв а бию, то не забудьте заглянуть в Шв а рцвальд, что в переводе означает «Чёрный лес». Населяющие эту местность шварцвальдцы сильно отличаются от жителей остальной Германии. Они высоки, широкоплечи, у них крепкие руки и ноги. Всё это даёт им аромат высоких елей, который они вдыхают с детства. Дышат они свободнее, нежели жители окрестных долин, и видят зорче, и характер у них твёрже, хотя и суров.

Красивее всех одеваются жители баденского Шварцвальда. Чёрные куртки, спадающие узкими складками шаровары и остроконечные шляпы, обрамлённые широкими полями, придают их внешности нечто чужеземное и вместе с тем серьёзное и даже почтенное. Все они, как правило, занимаются выделкой стекла и часов.

Поодаль от них живут шварцвальдцы, с другими обычаями и привычками.

Эти шварцвальдцы торгуют лесом. Они валят и обрубают деревья и сплавляют их далеко-далеко — в Голландию: там, возле моря, хорошо знают этих шварцвальдцев с их длинными плотами. По пути они останавливаются возле городов и важно поджидают покупателей на свои брёвна. Но самые длинные стволы сбывают они голландцам за тяжёлое золото — голландцы строят из них корабли.

Сплавщики носят куртки из тёмного полотна, зелёные, в ладонь шириной, помочи через грудь и штаны из чёрной кожи. Из кармана штанов всегда выглядывает латунная линейка — отличительный знак сплавщика.

Но более всего гордятся они своими огромными сапогами. Таких высоких сапог нет ни в одном уголке земли! Сапоги эти натягиваются выше колен, и сплавщики могут бродить в них по глубокой воде.

Таковы обитатели Шварцвальда.

Ещё недавно все они верили в лесных духов. И духи эти тоже одевались по-разному. Уверяли, например, что маленький стеклянный человечек, добрый лесной гном ростом в три человеческих ступни, не показывается иначе как в островерхой шляпе с широкими полями, кафтане, шароварах и красных чулках. Зато Голландец-М и хель, широкоплечий великан, ходит в одежде сплавщика. Говорят, что на его сапоги ушла не одна бычья шкура. «Они такие огромные, что обыкновенный человек влезет в них с головой!» — утверждают шварцвальдцы.

С этим Голландцем-Михелем и со стеклянным человечком связана одна очень странная история. О ней я и хочу вам рассказать.

Жила в Шварцвальде вдова — фрау Б а рбара Мунк. Муж её был угольщиком, и, когда он умер, вдова стала приучать к этому ремеслу своего шестнадцатилетнего сына.

Как у всякого угольщика, у Петера хватало времени на размышления. И когда он сидел один у потрескивавшего костра, лесная тишина и огромные деревья настраивали его на грустные мысли.

Он словно видел отца сидящим возле дымного костра, где выжигались угли, видел отца чёрным, покрытым сажей, вызывающим у людей отвращение.

В сердце к нему закрадывалась непонятная тоска. Что-то удручало его, злило — он сам не мог понять что!

Наконец Петер понял: звание угольщика — вот что его так угнетало.

— Чёрный нелюдимый угольщик! Нищенская жизнь! — шептал он себе под нос. — Как уважают все стеклоделов, часовщиков, даже музыкантов в воскресный вечер!

Сплавщики леса тоже вызывали у Петера зависть. Увешанные серебряными побрякушками, в богатых одеждах, сидели они в трактире, протянув ноги, и наблюдали за танцующими. Они курили тонкие кёльнские трубки и роняли сквозь зубы заковыристые голландские словечки. Когда Петер на них смотрел, они казались ему самыми счастливыми людьми на земле!

Особенно поражали его трое, — Петер не знал, кому из них больше завидовать.

Один из них был толстяк с красным лицом. Он считался первым богачом в округе и был очень везучим. Звали его Толстый Езехиль. Два раза в год сплавлял он свой лес в Амстердам и каждый раз продавал его дороже всех.

Второй был самым длинным и худым человеком во всём Шварцвальде. Его прозвали Долговязый Шаркун.

В тесном трактире Долговязый занимал больше места, нежели четверо каких-нибудь толстяков. Потому что он всегда клал локти на стол. Или залезал с ногами на лавку. И никто ему никогда не перечил, потому что он был тоже баснословно богат.

Третий был красивый молодой человек. Он лучше всех танцевал, и поэтому его прозвали Королём Танцев.

«Если бы я был богатым, как Толстый Езехиль, или смелым и сильным, как Долговязый Шаркун, или таким известным, как Король Танцев!.. — думал Петер. — И где они только деньги берут?!»

Когда жив был отец Петера, к ним в гости часто приходили бедняки. Они подолгу беседовали с отцом о том, кто и как разбогател. В разговорах то и дело поминался Стеклянный человечек, живущий в лесу. Петер даже знал начало заклинания, на которое этот гном откликается.

Начиналось оно так:

Дальше, как Петер ни напрягал свою память, он ничего не мог вспомнить.

Один раз Петер навёл на разговор об этом свою мать, но и она помнила только то, что знал сам Петер. И ещё она сказала, что Стеклянный гном показывается только тем, кто родился в воскресенье, в полдень. Петеру гном наверное показался бы, потому что он родился в воскресенье, ровно в двенадцать часов дня.

Бедный Петер! Когда он об этом узнал, он страшно обрадовался и возгордился.

Знать начало заклинания, да ещё быть рождённым в воскресенье, — разве этого недостаточно, чтобы увидеть Стеклянного человечка?

И вот однажды, продав свои угли, надел он отцовскую куртку, новые красные чулки и воскресную шляпу, взял свою длинную палку и простился с матерью.

— Мне нужно в город, — солгал он.

На самом деле он отправился не в город, а к Большому Еловому Холму. Холм этот — самое высокое место в Шварцвальде. В те времена далеко вокруг не было ни одной деревни, ни одной хижины.

Петеру было жутко в этом лесу — здесь не слышно было человеческих шагов, даже птицы избегали этого места.

Угольщик Петер достиг вершины Елового Холма и стоял теперь под высокой, необъятной елью. За такую ель голландские корабельщики отвалили бы у себя дома не одну сотню гульденов.

«Где-то здесь, наверное, и живёт Хозяин лесных кладов», — подумал Петер.