Памела Трэверс - Мэри Поппинс

— Помню, — отозвалась Барбара. — Удивительно! А Майкл заявил — ты слышал его? — что Скворец говорит «ти-ли-ли»! Будто не знает, что Скворец говорит на том же языке, что и мы! Я не требую, чтобы Мама и Папа знали это, — они вообще ничего не знают, хотя они такие милые и добрые, — * но Джейн-то с Майклом могли бы…

— Когда-то они могли, — отозвалась Мэри Поппинс, продолжая сворачивать ночную рубашку Джейн.

— Что?! — хором воскликнули Джон и Барбара. — Правда? Вы хотите сказать, что они понимали и Скворца, и Ветер, и…

— И то, о чем говорят деревья, и язык солнечного света, и ночные беседы далеких звезд. Конечно, понимали. Когда-то… — сказала Мэри Поппинс.

— Но как же получилось, что они все это забыли? — спросил Джон, хмуря лоб и пытаясь понять.

— Гм! — задумчиво протянул Скворец, оторвавшись от своего печенья. — Вы и в самом деле хотите знать?

— Просто они стали старше, — объяснила Мэри Поппинс. — Барбара, будь добра, сейчас же надень носки!

— Какая глупость! — удивился Джон.

— Зато это правда, — ответила Мэри Поппинс, потуже натягивая Барбаре носки.

— Нет, — сказал Джон. — Просто Джейн с Майклом глупые, вот они и забыли. А я ничего не забуду, когда вырасту!

— Ия! — поддержала его Барбара и, сунув в рот палец, принялась его самозабвенно сосать.

— Забудете, — сказала Мэри Поппинс уверенно.

Близнецы сели и посмотрели на нее.

— Ха! Только полюбуйтесь на ниэг! — презрительно бросил Скворец. — Они думают, что они восьмое чудо света! Ничего подобного! Все позабудете, точно как Джейн и Майкл.

— Но мы не хотим! — сказали Близнецы, глядя на Скворца так, будто собирались его убить.

Скворец рассмеялся.

— Говорю вам, забудете! — повторил он, после чего добавил, но уже немного мягче: — Не по своей воле, конечно. Но вы и поделать тут ничего не сможете. Еще не было ни одного человека, который бы, самое позднее — к году, не забыл все, о чем знал раньше. Исключая ее, разумеется, — кивнул Скворец в сторону Мэри Поппинс.

— А почему она помнит, а мы не можем? — спросил Джон.

— Она — это особый разговор. Она вообще Большое Исключение. Вам до нее далеко, — усмехнулся Скворец.

Джон и Барбара молчали. А Скворец продолжал разъяснять назидательным тоном:

— Она особенная. Конечно, не в смысле внешности. Любой из моих птенцов, имея всего один день от роду, выглядит куда красивее, чем она…

— Ах ты наглец! — в ярости вскричала Мэри Поппинс и бросилась к нему, замахиваясь передником.

Но Скворец вовремя увернулся и, перелетев на оконную раму, насмешливо чирикнул.

— Что, думала — на этот раз поймала? — засмеялся он, оправляя перья.

Мэри Поппинс лишь фыркнула в ответ.

А солнечный свет тем временем двигался через комнату, разбрасывая вокруг золотые снопы лучей. За окном легкий ласковый ветерок что-то шептал старым вишням, а те отвечали ему.

— Я слышу, — сказал Джон, — как Ветер на улице разговаривает с деревьями… Мэри Поппинс, неужели мы действительно не сможем слышать этого, когда вырастем?

— Слышать вы сможете, — ответила Мэри Поппинс. — Вы лишь не будете понимать…

После этих слов Барбара начала тихо всхлипывать. У Джона глаза тоже были полны слез.

— Ничего не поделаешь. Так уж заведено, — рассудительно добавила Мэри Поппинс.

— Посмотрите! Нет, вы только посмотрите на них! — засмеялся Скворец. — Смотрите, не утоните в слезах! У невылупившегося скворца и то больше ума!

Но Джон и Барбара уже рыдали во весь голос. Они плакали так горько, будто с ними стряслось величайшее несчастье.

Внезапно дверь открылась, и в комнату вошла миссис Бэнкс.

— Мне показалось, что малыши плачут, — сказала она, и подбежав к Близнецам, склонилась над ними.

— Что случилось, мои дорогие? Что случилось, мои золотые, мои конфетки, мои любимые птички? Почему они плачут, Мэри Поппинс? Ведь они весь день были такими тихими…

— Полагаю, мэм, у них просто режутся зубки, — ответила Мэри Поппинс, повернувшись к Скворцу спиной.

— Да-да! Наверное, так оно и есть! — обрадованно воскликнула миссис Бэнкс.

— Не хочу зубов, если они заставят меня забыть все, что я так люблю! — ревел во весь голос Джон из своей кроватки.

— Ия тоже не хочу зубов! — всхлипывала Барбара, зарывая лицо в подушку.

— Мои бедненькие, мои лапочки! Все будет опять хорошо, когда эти противные зубы прорежутся! — успокаивала их миссис Бэнкс, переходя от одной кроватки к другой.

— Как ты не понимаешь! — что есть силы вопил Джон. — Я не хочу! Не хочу зубов!

— He будет ничего хорошего! — выла в подушку и Барбара. — Все будет плохо!

— Да-да-да! Мамочка все знает, мамочка все понимает! Все будет очень-очень хорошо. Вот только наши зубки прорежутся… — нежно ворковала миссис Бэнкс.

С подоконника донесся шум. Это Скворец безуспешно пытался бороться с душившим его смехом. Мэри Поппинс свирепо взглянула на него. В одно мгновение Скворец опомнился и больше ни разу не улыбнулся.

А миссис Бэнкс ласкала детей, качала то одного, то другого, шептала им какие-то слова, которые, по ее мнению, должны были их утешить.

Внезапно Джон перестал плакать. У него были хорошие манеры, и он любил свою маму. — «Ведь она не виновата в том, что почти всегда говорит совсем не то, что нужно, — думал он. — Это все оттого, что она не понимает».

И, желая показать, что не сердится на нее, Джон перевернулся на спину, проглотил слезы и, взяв обеими руками свою правую ногу, принялся водить большим пальцем по деснам. Мама была в восторге.

— Ах ты моя умница! Ах ты мой хороший! — приговаривала она, глядя, как Джон снова и снова проделывает свой фокус.

Барбара, не желая, видимо, отставать от Джона, подняла мокрое от слез лицо, села и тут же стянула с себя оба носка.

— Ах, какая хорошая девочка! — с гордостью сказала Миссис Бэнкс и поцеловала ее в нос.

— Вот видите, Мэри Поппинс, они успокоились. Я умею их успокаивать. Все хорошо. Все хорошо, — добавила она, распевая эти слова, будто колыбельную. — А зубки скоро прорежутся.

— Да, мэм, — отозвалась Мэри Поппинс спокойно.

Улыбнувшись Близнецам еще раз, миссис Бэнкс вышла из комнаты.

Едва за ней закрылась дверь, как Скворец буквально взорвался от распиравшего его смеха.

— Извините! — кричал он. — Простите, ради Бога! Но… но… ничего не могу с собой поделать! Ну и сцена! Ну и сцена!

Не обращая на Скворца никакого внимания, Джон просунул голову между столбиками кроватки и жалобно сказал Барбаре:

— Я не хочу, как все. Я не буду, как все! Пусть они говорят все, что им вздумается, — он кивнул на Скворца и Мэри Поппинс',— но я никогда ничего не забуду! Никогда!

Мэри Поппинс промолчала, только тихо улыбнулась, будто говоря кому-то: «Ну-уж-я-то-лучше-вас-знаю!»