Константин Арбенин - Иван, Кощеев сын

— Полкилометра в радиусе, ваше святейшество. Хоть в закрытом помещении, хоть в полевых условиях.

— А чародеев приглашали? Пробовали колдовать рядом с прибором?

— А как же, ваше святейшество, ещё как пробовали! Всех придворных чародеев по очереди приглашали, некоторых даже силком приволакивали, в строго секретном порядке. И еще одного колдуна заезжего, и ещё одного мага, и двух ворожей, и одну ведьму, и одного, значит, отечественного шпагоглотателя. Ой, как они, ваше святейшество, мудрили-надрывались, какую тяжеленную пыль подняли!

— И что?

Помощник кивнул — не то чтобы утвердительно, а как бы даже жизнеутверждающе.

— Что и требовалось доказать, ваше святейшество! — Парфирус пенсне обратно нацепил и прочёл по бумажке: — «Поголовное подтверждение отрицательного результата экспериментальным путём», — и своими словами добавляет: — Ни один придворный чародей даже самого мелкого колдовства в зоне действия прибора произвесть не смог, ваше святейшество! Духов вызывали — не являются. Мёртвых морских свинок воскрешали — фигушки, не помогло. Фрейлину Бершадкину к майору Кривоуху привораживали по его же, майоровой, просьбе — пустое дело, безрезультатное! И самое главное — пытались путем колдовского внушения заставить соседние королевства отписать нам в безвозмездный дар некоторые свои территории. Дудки, ваше святейшество! Никаких изменений на политической карте, никаких даже дипломатических поползновений. Одна пыль! Глотатель шпаг — и тот подавился, еле отстучали: не то что шпаги, обыкновенных пыточных щипцов проглотить не сумел! Вот, стало быть, и акт экспертизиуса прилагается.

Отец Панкраций взял акт, покомкал его в ладони, покивал раздумчиво, потом сам рубильником щёлкнул, посмотрел, как лампочка мигает.

— Вы бы перчаточки надели, ваше святейшество, — заботится помощник, — вещь мужицкая, необструганная, пальчик можете занозить, и потом всё ж таки — електричество…

Отец Панкраций эти его слова мимо ушей пропустил, у него свои думки на уме.

— Значит, — говорит, — никакого чуда…

Парфирус свое пенсне опять снял, потёр взмокшую от усердия переносицу.

— Так точно-с, ваше святейшество! — говорит. — В радиусе километра никакого чуда быть не могёт! Научный, стало быть, факт, проверенный! Одно слово — хиромантия!

Только сказал — тут же дверь распахнулась и комом ввалился в келью капрал-сотник, особо приближённый к отцу-инквизитору вояка. На ногах еле держится, руками попутные предметы задевает, хрипит пропитым баском:

— Чудо! Чудо произошло, хозяин! — шлёпнулся на колени, волосы на себе дерёт. — Мужик тот, что давеча в темнице преставился, невероятным образом воскрес и ожил!

Отец Панкраций от вояки отстранился, капюшон поправил — невидимость свою проступившую прикрыл.

— Пошёл вон, болван пьяный! Проспись, быдла военная, я с тобой вечером разберусь!

— Не вели, хозяин, казнить… — воет капрал. — Не пьян я вовсе, лишь слегка похмельный, а шатаюсь потому, что чудом тем ослеплён маленько, своими глазами его видел! Да вот тут два служки дожидаются, которые мужика того хоронить несли, — они подтвердят, хозяин милостивый! Не донесли!

Панкраций ничего не сказал, только рванулся к дверям и велел доставленных служек быстро в зал ввести. Те, как вошли, на колени пред инквизитором бухнулись и крестятся суетно. Отец Панкраций как рявкнет на них:

— Отставить! На ноги встать, носами не шмыгать! Рассказывайте, пескари, по-человечески, по порядку, а не то я вас в нижний этаж спущу без лифта, на другом уровне разговаривать будем!

Служки, как только про нижний этаж услышали, тотчас креститься и носом шмыгать прекратили, вытянулись по стойке смирно. Уж кто-кто, а они-то знали, что там, на нижних этажах, делается. Поняли ребята, что к чему, и сразу выказали готовность отвечать на любые вопросы.

— Тут дело такое… — начал первый служка и на второго скосился: мол, помогай!

— Ага, — кивает второй, — стало быть, запредельное дело, прямо слово, внештатская аномалия!

Отец Панкраций такому началу ой как не обрадовался! Уши у него от неудовольствия прозрачными сделались, щёки тенями заволоклись. Только брови проступили на лбу, острым углом на переносицу навалились, будто указательная стрела — туда же, на нижние апартаменты.

— Ближе давайте к делу, дьяволы, — приказывает инквизитор, — описаниями на том свете займетесь!

Служки от страху заговорили одновременно, одними и теми же словами, с небольшим запозданием:

— Не погуби, батюшка… атюшка, отец родной… дной, деятель выдающийся… ающийся!

— Мужик тот, который давеча в камере преставился, — ожил на наших глазах и из гроба восстал самым необыкновенным образом.

Отец Панкраций сначала молча слушал, а потом вдруг как вскочит да как начнёт по келье бегать туда-сюда, — не только служек, помощника с капрал-сотником — и тех до смерти перепугал.

— Допустим! — кричит. — Допустим, ожил! Потому как, ежели он не ожил, а вы мне об этом докладываете, то я же от вас ветоши не оставлю! Одни пузыри кровавые по ветру полетят, если врёте мне!

— Не врём… — холодным от ужаса языком первый служка говорит, и второй ему вторит: — Провалиться нам на этом месте, не врём!

— Какое… — рычит отец Панкраций, — какое… неслыханное кощунство! Пасквилянтство какое невиданное! Канальство какое… ненюханное! — тут понял он, что ведёт себя слишком несдержанно, и поспешил себя в руки взять. — Ладно, не будем поддаваться на эти бесовские провокации, давайте разбираться, давайте не спеша, с божьей помощью восстановим картину произошедшего чуда… нет, не чуда! Не чуда! — ножкой топнул. — А всего лишь досадной аномалии, а еще точнее — кощунственного нонсенса! Понятно?

А как тут не понять, когда под ногами нижние этажи гулко гудят.

— Выкладывайте всё, как на исповеди, — продолжает стращать инквизитор, — и только посмейте что-то упустить или перепутать!

Служки опять дрогнули, обомлели. И далее последовал совершенно феерический, просто подпрыгивающий какой-то диалог, в котором отец Панкраций задавал вопросы, а служки отвечали наперебой, друг друга запутывая и опровергая. Что же касается помощника Парфируса и капрал-сотника, то они как рты разинули, так и не проронили ни слова, лишь головой туда-сюда водили, ловили ускользающую нить повествования.

— И что ж он? Убежал? Ушёл?

— Нет, ваше свят-свят-ство, он того… этого… улетел!

— Как улетел?

— Да не улетел он, а вознёсся!

— Что?!

— Так и есть, вознёсся.

— Сначала упал, а потом вознёсся. Только не сам, а с помощью.

— Ага, с божьей, то есть, помощью…

— Да не с божьей, что ты запутываешь! Он, ваше свят-свят-ство, с помощью стрельцов воспарил.