Александр Попов - Взрослые сказки

В оформлении книги использованы фрагменты работ Альбрехта Дюрера

Сказка – не жанр, сказка – состояние души.

Сказка-Гримм, сказка-Гауф, сказка-Андерсен…

Сказка-Попов – из этого ряда? Конечно, нет. Здесь, скорее, сказка-Довлатов, сказка-Шукшин, а еще – сказка-Сэй-Сёнагон, сказка-Олеша…

Здесь не сказка, но сказывание, сказывание как вопрошание, как изумление и как отчаяние. Сказка как заметы на полях жизни, извечно горестной, горькой, волшебной…

Какая жизнь у директора одной из лучших школ России, взятого в оборот коррупционной системой? Какая жизнь – во время травли, бесконечных допросов, судов (исход которых и до сих пор не ясен)? Какая жизнь – под подпиской о невыезде, под прессом ангажированного следствия? Это не жизнь, это – битва. Можно было бы ожидать, что и «сказки» этой книги – сказки ристалища. Но – нет… В руках Попова – не меч, и если и противостоит он Системе, то на свой, особенный лад. Противостоит – мыслью.

Автор этой книги – мыслит навстречу жизни. Мыслью живет, мыслью дышит, мыслью принимает жизнь, смиряется перед ней, благословляет ее. Мыслью – выживает.

Взрослые эти «сказки» – потому что для выживания, для сохранения своей души во взрослом, убийственном мире созданы. А сказки – потому что отчаяние их – не смертный грех, но тропинка к Свету. Даже тогда, когда автор в этот будущий Свет уже и сам почти не верит.

Александр Евгеньевич, верьте! Он есть, этот свет – свет взрослых сказок.

Андрей Яншин

Пишу сказки, которые взрослые не читают и детям в руки не дают. Для редкого возраста пишу – для людей горизонта. Они не дети и взрослыми не будут.

Со сказки жизнь начинается, сказкой завораживается, сказкой заканчиваться должна. Мои – с ноготок.

Я ими в окна скребусь.

Первый остров земли не Адам – Ной. Первый материк не Европа – Ева. Азы знаний от Азии.

Остальным по первой букве.

Если нет камина или, еще хуже, подводят дрова – поджигаю себя.

В непламени – не живу.

Горизонт загородили. Но есть данные, что дню – быть.

Трем буквам: «М», «А» и «П» – учат всех.

Четвертая у каждого своя.

Существительных два – пространство и время.

Пушкин, Шекспир, Цветаева, Пастернак – глаголы.

Судьи – прилагательные.

Синтаксис – народ.

Чиновники – наречия.

Дети – междометия.

Кошки, собаки, стулья, слоны, дети, ослы, столы, скамейки, козы…

Август. А-в-куст. Собачий месяц. Собутыльники не в масть. А-в-грусть. Он сам и смысл, и лай сам. Мост из лета в осень. Мест много, а пусто. А-в-грудь?

Жа – лю – зи.

Стол стал писать в себя,

а стул сломался от зависти.

Знаешь два – змея.

Знаешь три – дракон.

В семнадцать можно и в столб влюбиться.

Цветок сильнее асфальта,

но ветер не знает об этом.

Белая водка.

Белый снег.

Белые пельмени.

Белые простыни на ветру.

И она белыми валенками в дверь колотит.

«Налейте воды в океан», – воскликнул Колумб и поплыл открывать Америку.

Архимед скромнее, ему ванны хватило.

Волосы на голове – Евразия.

Борода – Африка.

Брови – несбриваемые острова.

– Колобок, колобок, я тебя съем.

– Не ешь, человек, я Земля.

– Хорошие люди где?

– В сказках.

– А хорошие сказки где?

– В людях.

Однажды он позвал обезьян в люди. Пооблизывались, пооблизывались и отказались бананам изменять.

С тех пор бананы стали улыбкой.

Яйцо – пространство.

Курица – время.

Если бы люди были поляками, а поляки Шопенами, тогда бы сердца́не пропадали даром.

Когда ставят лицом к стене,

от смерти фантазия спасает.

Когда приговаривают к зеркалу,

противоядия не найти.

Был бы вишней, пошел бы в ладони – по ягоды.

Бежишь – глаз не хватает. Спотыкаешься, падаешь на небо и благодаришь Господа за царапины на спине.

Цветы украшают людьми.

Кошки, кони, собаки их приручают.

Дороги спасаются от одиночества.

Деньги общаются.

Люди всему нужны.

Она из ссоры пространства со временем.

У одних оно изнашивается до прошлого, у других взрывается будущим. Какое из трех самое настоящее?

Миг не устраивает.

– Если родители – иголки, то дети кто?

– Шишки.

Стоит отрубить одну голову, и тысячи откажутся быть людьми.

Все подбирают с Земли: кто камни, кто листья, я – сказки.

Их не читают дети, взрослые тоже не читают.

Сократу приснился Платон на его коленях. С колен Толстого сошли Пастернак и Гала. У Галы на коленях побывали Дали и Элюар.

Более плодовитых колен не обнаружено.

Боль – бал сердца.

Любая сказка из добра и зла.

Гласная – Ева букв.

Согласные разные. Три в добре, две – во зле.

Адам и остальные буквы в зрителях.

Всё как у людей и даже больше.

Вечер – отец всего. Мать – день.

«Утро вечера мудренее» – сказка.

Родился в паучьей банке. Такое не прощается. Не паук – преступник. Опустили на дно, там буквы лицом к людям, спиной к паукам. Буквы его полюбили, вывели на волю. Люди оскорбились текстами со спины. Посмеялись над пауком-писателем и сунули в пункт приема пустой посуды. Он понимал: люди не пауки, но и не читатели. Писал для себя. Людей давно нет, буквы с лица стареют скорее. Есть библиотеки в пунктах приема пустой посуды, и писатель – паук за спинами букв.