Андрей Гнездилов - Пути пилигримов

Вторым персонажем этой истории была прелестная маленькая балерина по имени Эльвира. Судьба ее сложилась не слишком-то удачно. Подвернутая нога, растянутые связки закрыли для нее сцену, и она с горя бросилась в первые двери, где работа могла бы успокоить ее и помочь залечить душевную рану. Цельность и полнота ее натуры не терпели застылости. Все вокруг нее должно было исполняться жизни, двигаться, танцевать. И, конечно, мир застывших скульптур встретил ее страшным диссонансом.

Торжественная тишина замковых покоев возмущенно напряглась, когда в нее вступила эта девушка, исполненная весенней силы. И не прошло и месяца, как в замке все переменилось.

Старый хранитель, обычно проводящий долгие часы у камина, покинул теплое местечко в привратницкой и двинулся осмотреть свои владения.

Эльвира расставила скульптуры, объединив их по возрасту, чувствам, наполнив сюжетом их движения. Старики сошлись в уголке посудачить о былом, воины стали в боевые позы, готовые к бою, дети собрались в кружок для беспечной игры, а гордые и величественные памятники повернулись спиной друг к другу, дабы никто не оспаривал их превосходства. И конечно же, юные влюбленные смотрели теперь в глаза друг другу.

Хранитель онемел от удивления, когда, держа в руках зеркало, взглянул на скульптуры. Особенно его возмутила пара под названием «Веронцы». Мраморный юноша, склонив колени, протягивал руки к девушке, которая застыла в движении навстречу, приложив пальчик к губам и прижимая руку к груди, чтобы успокоить бьющееся сердце. Воистину, обреченная ранней смерти, любовь в расцвете своих надежд являла себя в этих фигурах. Но какой бы Ромео не пожелал встретить на пути своем нежнейшую Джульетту, подобную этому изваянию. И какая бы Джульетта, живущая в каждой женщине, не устремилась бы к пылкому и мужественному Ромео!

Истошный крик старика нарушил тишину зала:

— Что ты сделала, негодная девчонка! Кто тебе позволил?

— Что я сделала? — недоуменно откликнулась Эльвира.

— Да ведь они были печальны, а теперь улыбаются! Вместо трагедии роковой любви эти Ромео и Джульетта исполнены безоблачного счастья!

— Может, это заметно только в зеркале? — спросила девушка.

— Сегодня в зеркале, завтра на мраморе. Нас засудят за порчу скульптуры, и остаток дней мы проведем в тюрьме!

— Ну, наш замок не сильно от нее отличается…

Не находя возражений, старик смолк и вернулся к камину.

Эльвира продолжала властвовать в замке. Однажды она обнаружила букет нежно-алых роз на своем столике. Книга учета оказалась раскрыта на описании Ромео, и Эльвира затрепетала, взглянув на статую, но тотчас ей стало неловко за свои мысли. Однако общение с обитателем замка, столь явственно напоминающим о себе, следовало поощрить, и, пригласив музыкантов, Эльвира устроила ночной бал. Парами выстроились скульптуры, зажглись свечи в канделябрах, зазвучала старинная музыка.

Воспользовавшись открытием хранителя, юная балерина расставила вдоль стен старые зеркала. Ветер колебал пламя свечей, и под звуки менуэта тени танцевали в зеркальной глади. Эльвира сама пустилась в танец с тенями. Как амазонка, она сражалась с воинами, подобно весталке, соединяла степенных, шаловливым Эросом утешала печальных и, дразня, убегала от исполненных гнева. Бал удался на славу. Музыканты аплодировали ей, а она разносила дамам цветы.

Меж тем время шло. День проходил за днем, и образ Ромео все глубже проникал в сердце девушки. Часами она могла наблюдать за ним и чувствовала, что и он смотрит на нее. Но каково же было возмущение Эльвиры, когда она вдруг обнаружила привязанность хранителя к бедной Джульетте! Однажды он, изменив огню камина, собрал свои вещи и переместился в угол залы против фигуры возлюбленной Ромео. Потом как-то раз Эльвира видела, что старик целует скульптуру. «Как он смеет прикасаться к Джульетте? Ведь она принадлежит Ромео!» — думала Эльвира, позабыв, что это не живые люди, а статуи. И тут же в ней вспыхнуло чувство вины. Ведь и она, если б смела, коснулась бы губ прекрасного юноши…

Однако не так безобидны оказались игры со скульптурой замечтавшихся людей, и однажды хранитель должен был горько поплатиться за свою нежность к Джульетте. Отражение Ромео в зеркале ожило и, выхватив шпагу, ринулось на старика. Сорвав со стены ржавую рапиру, хранитель защищался, но напрасно. Зеркальный юноша нанес удар и проколол ему плечо. Второй удар мог бы оборвать жизнь старика, но тот швырнул в зеркало рапиру. Стекло жалобно хрустнуло и разлетелось на куски. Противник исчез.

Эльвира с трудом перевязала рану и остановила кровь.

— Твой возлюбленный не в меру ревнив! — заметил старик, через силу улыбаясь.

— Мой? — испугалась девушка — Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что ты знаешь. Скажи честно: хотела бы ты оказаться на месте Джульетты?

— Кто бы отказался от этой чести? Быть достойной такой любви — мечта каждой девушки…

Старик долго болел, и, когда он вернулся, Эльвира не узнала его. Седины заметно убавилось — возможно потому, что он сбрил бороду и остригся, — морщины расправились, черты лица приобрели ясность и гармонию. Он стал удивительно схож с портретами итальянского Возрождения — та же одухотворенность глаз, смелость и решительность позы, благородство жестов. Единственное, чего ему не хватало, — это старинное платье и шпага на перевязи, в остальном он выглядел как вельможа, погруженный не во внешние заботы, но в глубину мыслей и чувств. Теперь как никогда он соответствовал своему прозвищу — алхимик. Он перестал обращать внимание на мраморную красавицу, но все чаще взгляд его останавливался на Эльвире. Он мог показаться дерзким, но балерина не могла обижаться. В нем не было и тени порочного сластолюбия. Какое-то тайное страдание порой заволакивало его глаза, но свет их не мерк, а разгорался сдержанным мужеством. И вот однажды утром фигура Джульетты оказалась расколотой на куски. Можно было не спрашивать, чьих рук это дело. Хранитель не задавал вопросов и не давал объяснений. Вместо этого он принес в замок глину и мрамор.

— Я создам вторую Джульетту, если ты согласишься мне позировать, — сказал он Эльвире. Она смешалась, но, взглянув на Ромео, неожиданно для себя кивнула.

И прошел год. Хранитель лихорадочно работал, забывая о времени и усталости. Он почти не выходил из замка, питаясь хлебом и водой. Эльвира долгими часами застывала в неподвижности, одалживая терпенье у скульптур. Однако душа ее не выносила бездействия, и, глядя на хранителя, девушка напрягала все свое воображение, чтобы придать ему сходство с Ромео, стоявшим за его спиной.