Андрей Гнездилов - Сундук старого принца

Однажды он встретил девушку-пастушку. Она пела так чудесно, вечерний ветерок разносил ее голос над холмами и долинами, цикады умолкали, и лишь дрозды вторили ее ясному голосу. Ее звали Мария-Антония. Она обладала красотой настоящей принцессы и напоминала весенние лилии в садах Тенерифе. Увы, также как цветы, она была слепа. Но это не смутило графа, и он отправился к родителям девушки, прося отдать ее за него замуж. Конечно же, те испугались. Каким посмешищем для соседей станет сиятельный граф, взяв в жены безродную слепую! А что ждет их дочь среди толпы знатных сеньоров, которых она не сможет даже видеть?

Сославшись на то, что Мария-Антония якобы обручена с соседом, отец ее просил прощения и отказал незадачливому жениху. Граф не обиделся, но просил разрешить ему время от времени навещать девушку. Он подарил ей скрипку и научил играть на ней. Надо ли говорить, что доброта и чувства Раймонда нашли в душе пастушки вначале благодарность, а затем и более горячий отзвук. История эта вызвала немало вздорных слухов, и Марию-Антонию прозвали графской невестой. Немногочисленные претенденты на ее руку отпали, и судьба девушки словно повисла в воздухе, как звук ее песни и скрипки.

В это время страну постигло несчастье. Налетела с юга саранча и сгубила урожай. Вместе с тучами летучих врагов вошли богатые ростовщики и стали скупать за бесценок плодородные земли, рубить леса, закрывать церкви, разорять монастыри. Слабовольный король и его двор были куплены богатыми дарами пришельцев и сделались марионетками в руках проходимцев. Да, с приходом чужеземцев страна как будто выбралась из тупика нищеты и даже стала богаче, — но это уже было не Испания, и новые богатства не принадлежали ее жителями.

Граф де Таверро сопротивлялся вражескому владычеству. Он не пускал купцов в свои владения, он раздавал свое состояние, чтобы поддержать людей, он разоблачал коварство чужеземцев, которые вначале развращали народ безверием, а затем одурманивали его ядовитым зельем. Жители гибли или становились неспособными оказывать сопротивление. Раймонду приходилось тяжело, и единственным, кто его поддерживал, была его слепая возлюбленная. Когда она играла на скрипке, как бы далеко она ни была, он слышал ее своей душой, и душа его исполнялась любовью.

Но вот однажды случилась беда. Отец пастушки охотился, и олень, за которым он гнался, забежал в лес, проданный ростовщиком-иноземцем. Незадачливому охотнику грозила смертная казнь. Граф, узнав об этом, сел на коня и один, без войска, отправился выручать своего подданного. Бедняга, он попал в капкан. Враги как раз и рассчитывали на бесстрашие и благородство графа. Они отказались от выкупа и хотя отпустили отца пастушки, но заковали в цепь самого Раймонда.

— Вы взяли на себя вину своего под данного, но теперь должны ответить за собственную вину, — заявили торжествующие ростовщики.

Граф наступал:

— Вы притесняете купцов, вы призываете к войне с нашим народом, вы проповедуете свою веру, которая отнимает свободу у людей…

Но что бы ни говорил граф в свою защиту, его не слушали. Суд приговорил его к сожжению на костре, и король за пригоршню золота утвердил это решение.

— Теперь вы можете доказать нам силу своего Бога, — издевались враги. — Пусть он сотворит чудо, о котором вы столь красноречиво вещаете. Если он спасет вас, мы признаем вашу правоту!.

— Хорошо, — ответил граф — и принялся молиться.

Вместе с ним молилась Мария-Антония. Ее музыка не смолкала ни днем ни ночью.

И вот наступил день казни. Множество народа сошлось, чтобы проститься с Раймондом, но еще больше стояло закованных в сталь воинов — они должны были предупредить попытки освободить осужденного. Жуткое место казни на площади, окруженное глухими стенами, делалось еще страшнее от черной тучи ворон, слетевшихся отовсюду, предчувствуя кровавое пиршество. С тех пор как чужеземцы вторглись в страну, в ней почти не осталось певчих птиц, зато расплодилось воронье, и хриплое карканье наполняло воздух.

Вот загремели барабаны, взревели трубы, граф взошел на костер, и его привязали к позорному столбу. Вспыхнуло пламя — и тут налетел страшный порыв ветра. Дым с огнем ударили в толпу и, прежде всего, в стражу. Густая пелена застлала глаза, и люди не знали, куда бежать. Огромная птица вырвалась из костра и взмыла в небеса.

Когда дым рассеялся, на пепелище не осталось и следа от осужденного, но зато видны были останки десятков воинов и любопытных торговцев, заживо сгоревших. Вот такое чудо явилось народу.

Едва оправившись от потрясения, враги решили и этот случай использовать в своих интересах. Опережая молву, они распустили слух о том, что Раймонд — святой, и его наследницей должны считать Марию-Антонию, графскую невесту. Иноверцы были уверены, что с ее помощью они смогут управлять людьми. Когда же цель будет достигнута, ее можно будет объявить ведьмой и казнить. И все было бы так, но Мария-Антония отказалась признать графа мертвым.

— Он жив! — твердила она. — Я знаю, что он жив.

Другим препятствием оказался замок. Со дня казни никто не мог войти в него: ворота не открывались, а воинов охватывал суеверный ужас при одном приближении к стенам. Высоко в небе, и днем, и в ночные часы, над замком кружил орел и стаи воронья срывались с деревьев и уносились прочь, подальше от этого места. Проходило время, а цитадель Раймонда де Таверро оставалась неприступной, и ее прозвали жилищем орла.

Наконец угрозы врагов заключить отца в тюрьму возымели свое действие. Мария-Антония согласилась войти в замок. Ворота сами открылись навстречу ей. Враги торопливо подыскали ей жениха из своих людей — такой брак мог примирить жителей с захватчиками. В день свадьбы сотни людей заполнили роскошно убранные залы. Торжественная процессия остановилась во дворе.

Орел кружил над замком. Мария-Антония запрокинула голову.

— Дайте мне скрипку! — потребовала она, и ее не осмелились ослушаться.

Зазвучала музыка, и орел начал спускаться. Жених схватил арбалет и выстрелил в птицу. Стрела со свистом устремилась в небо и не вернулась назад. Внезапно в ясном голубом небе сверкнула молния и прогремел гром. Люди в тревоге обернулись к Марии-Антонии. Лицо ее светилось от счастья.

— Я вижу! — воскликнула она. — Наконец-то я вижу вас, мой возлюбленный Раймонд!

И в самом деле, жених ее исчез, а рядом с ней стоял граф де Таверра. Толпа его подданных, торжествуя, ринулась через ворота, и общая радость воцарилась в замке. Враги в ужасе бежали прочь.

Я не знаю, чем иным, кроме безумия, объяснить тот кошмар, что ворвался и овладел моей жизнью и сознанием. Как случилось, что я лишился цельности, перестал ощущать время и пространство, усомнился в своем прошлом, заблудился в настоящем и в конце концов потерял себя? Возможно ли это? Если личность ощущает потерю, то нет нужды доказывать, что она присутствует в данный момент. Но тогда кто кричит от отчаяния, если сознание пусто, тело — как собака, потерявшая хозяина; окружающий мир бессвязным хаосом врывается в осиротевшее вместилище того, что было некогда мною, и чувства кипят в угаре бессмыслия, а разум лишь фиксирует события, не пытаясь хоть как-то расставить или объяснить их… Стоп! Я лгу! Безбожный обман! Разве моя исповедь не есть попытка найти почву в гиблом болоте помешательства? А слезы и стенания? О чем они и кому предназначены, если не тому жалкому, исчезнувшему призраку, что был моим «я»?