Николай Семченко - Великан Калгама и его друзья

– Ой! Я тоже хочу научиться! А условие-то какое?

– Очень простое. И очень сложное. Нужно научиться хотеть.

– А как это? – почесала мышь в затылке. – Я, например, хочу, и всё. Чему тут учиться-то?

– А вот когда это поймёшь, тогда всё у тебя и получится, – ответила щука. – Однако время не терпит. Давайте, друзья, делом заниматься.

Поставили звери горшочек у бугорка, сложили хворост, сухую траву и бересту. Щука осмотрела подношение для хозяина огня, осталась довольная: всё честь по чести.

– Подя, – позвала она, – Прими от нас гостинцы. Извини, что так получилось. Не хотел медведь тебя обидеть. Мы к великану Калгаме спешим. Помоги нам, пожалуйста.

Из бугорка послышалось кряхтенье. Обычно так стенают пожилые люди, у которых то радикулит разыграется, то артрит обострится. Самое лучшее для них – обвязаться пуховым платком да сесть к теплу поближе. Наверно, и Подя хотел того же самого. Однако он ничего не ответил щуке. Та, было, уже решила: не понравились ему дары. Но тут мишка почувствовал: лапа перестала болеть. Значит, хозяин огня простил его!

– Спасибо, Подя! – в один голос закричали друзья.

Снова щука и мышка забрались на спину медведя, и понёсся он к горе. А сорока, которая уже успела до пещеры долететь, обратно возвращается: крыльями, что есть сил, машет, стрекочет, то и дело назад оборачивается.

– Тихоходы! – кричит она. – Черепаха быстрее ползёт!

– Заминка вышла, – оправдался медведь. – Не всё случается, как намечаешь.

– Там, в пещере, ужас что происходит, – стрекочет сорока. – С горы камни скатываются, земля дрожит. Видно, битва не на шутку разыгралась.

– Медведь, поспешай! – заволновалась мышь. – Как бы нам не опоздать.

– Спешить спеши, но под лапы взглядывай, – напомнила щука. – Как бы опять в историю не попасть.

– Хотела в пещеру заглянуть, да вход в неё закрыт, – продолжала стрекотать сорока. – Послушала: внутри – грохот, будто валуном о валун колотят, шум-гам, из щелки в двери – пыль столбом! Уж и не знаю, жив ли Калгама…

– Тьфу на тебя! – осерчал медведь. – Лишь бы вякнуть что-нибудь эдакое, и что ты за вздорная птица такая?

– Это я-то вздорная? – обиделась белобокая. – Переживательная я, а не вздорная! Отличать надо, косолапый.

Медведь на косолапого обиделся, но решил вида не подавать. Пусть себе орёт, стрекотуха! Недосуг пререкаться. Засопел он и прибавил хода.

Не знали друзья, что Хондори-чако сумел обхитрить Калгаму. Великан считал: у любого злодея, даже самого отъявленного, всегда есть хоть маленькая капелька совести. Пусть где-то очень глубоко, но есть! Изверг, может, потому и изверг, что все отказывают ему в порядочности и ни разу не поверили в добрые намерения. А что, если он желает исправиться? Надо дать ему шанс. Как можно считать себя хорошим, если отказываешь в добре другому? Задаваясь этим вопросом, Калгама не находил точного ответа. Он просто старался поступать так, как хотел бы, чтобы поступали с ним. И потому порой верил тем, кому доверять не стоило.

Впрочем, к Хондори-чако это вроде как не относилось. Для Калгамы он был врагом, и его надо было победить. Во что бы то ни стало!

Бусяку, спеленатый в рыбью кожу, поначалу надеялся разорвать её, но это у него не получилось. Очень уж крепко связал его великан! Хондори-чако перестал рычать и даже присмирел, но это была обманчивая покорность: на самом деле он обдумывал, как обвести Калгаму вокруг пальца.

– Задыхаюсь! – прохрипел Хондори-чако. – Все говорят: ты, Калгама, добрый. Вовсе нет! Я повергнут тобой, обессилел, весь в твоей власти. Если ты добрый, то должен быть милосердным к павшим. А может, ты меня всё ещё боишься?

– Если бы боялся, не вышел на битву с тобой, – ответил великан.

– Ничего, не задохнёшься! – сказала Фудин. – До тех пор, пока кочоа цел, смерть тебе не грозит.

– Отказываете в последнем желании? У, какие вы! – заканючил хитрый Хондори-чако. – Как-то не по-человечески это. Всего и прошу: дайте всласть подышать! Воздуха жалко, что ли?

– Не жалко, – отозвался великан. – Так и быть, сделаю дырочку в полотне…

– Нет! – воскликнула Фудин. – Не сочувствуй ему! Бусяку никого в жизни не жалел. Он в эту дырочку засунет клык – раздерёт рыбью кожу. Как бы не обхитрил нас!

– Женщины молчат, когда мужчины разговаривают, – сказал бусяку. – Где это видано, чтобы жена перечила мужу?

– Я советую, – уточнила Фудин. – Не ополчай Калгаму против меня. Ничего у тебя не получится, так и знай!

– Сердца нет у тебя, Фудин, – притворно вздохнул Хондори-чако. – А я верил: ты добрая, славная… Только кажешься такой, эх!

Калгама не знал, что ему и делать: с одной стороны, Фудин вроде как права и надо её послушаться, а с другой – бусяку казался ему смиренным, не опасным. Поверженный враг иногда вызывает жалость, а великан был великодушным и отходчивым. Он решил: ничего страшного не случится, если Хондори-чако вдохнёт свежего воздуха.

Как ни отговаривала Фудин, а великан всё-таки прорезал ножом отверстие в полотне. Хондори-чако жадно вдохнул воздух, задышал полной грудью, да так часто и старательно, будто у него не лёгкие, а пылесос. Мусор, лежавший на полу, взвился и мохнатым серым комом налип на губы бусяку.

– Помогите, – просипел Хондори-чако. – Кабы лапы были не спеленаты, сам бы мусор смахнул…

– Э, хитрый какой! – воскликнула Фудин. – Сначала – подышать, потом – лапы развязать… Не держи нас за простаков.

– Всего-то и прошу: сними сор, он в глотку лезет, задыхаюсь, кха-кха! – раскашлялся Хондори-чако.

Пожалела его Фудин, протянула руку, чтобы убрать налипший мусор, а бусяку изловчился и вцепился клыками в её ладонь. Женщина охнула, закричала от боли, попробовала вытащить пальцы из пасти чудовища, но тот хватку не ослабил.

Калгама бросился выручать жену. Однако бусяку угрожающе рыкнул и ещё крепче стиснул челюсти, одно движение – и перекусит запястье Фудин. Бледная – ни кровинки в лице, она замерла от боли и страха – казалось, превратилась в статую. Великан понимал: если он попытается разжать пасть Хондори-чако, то, неровен час, злодей успеет повредить руку его жены. Но и просто смотреть на её мучения и ждать, чем всё закончится, он тоже не мог.

Великан решил: во что бы то ни стало нужно заставить бусяку заговорить. Тогда он поневоле, пусть на какую-то секунду, выпустит ладонь Фудин, и тут уж не зевай – успей оттолкнуть жену в сторону, подальше от злодея.

– Говори, чего ты хочешь, – сказал Калгама.

Бусяку скосил глазищи на пасть, облепленную мусором: убери, мол, всё это. Но великан сделал вид, что не понял его бессловесного намёка и повторил вопрос. Хондори-чако, однако, свирепо рыкнул и нахмурился.

– Всё равно не понимаю, – пожал плечами Калгама.

Он так сосредоточился на ладошке Фудин, сжатой пастью бусяку, что не заметил: Хондори-чако мало-помалу, двигая лапами, высвободился из веревок. Вдохнув воздуха полной грудью, он обрёл силу, но, хитрый, не выказывал её. Неприметно для великана злодей шевелил ногами, чтобы изнутри расширить скрутку, в которую оказался завёрнутым. И это ему удалось.