Константин Ушинский - Сказки русских писателей

Донесу я в думе царской,

Что конюший государской —

Басурманин [35], ворожей,

Чернокнижник [36]и злодей;

Что он с бесом хлеб-соль водит,

В церковь божию не ходит,

Католицкий держит крест

И постами мясо ест».

В тот же вечер этот спальник,

Прежний конюших начальник,

В стойлы спрятался тайком

И обсыпался овсом.

Вот и полночь наступила.

У него в груди заныло:

Он ни жив ни мёртв лежит,

Сам молитвы всё творит.

Ждёт суседки… Чу! в сам-деле,

Двери глухо заскрыпели,

Кони топнули, и вот

Входит старый коновод.

Дверь задвижкой запирает,

Шапку бережно скидает,

На окно её кладёт

И из шапки той берёт

В три завёрнутый тряпицы

Царский клад – перо Жар-птицы.

Свет такой тут заблистал,

Что чуть спальник не вскричал,

И от страху так забился,

Что овёс с него свалился.

Но суседке невдомёк!

Он кладёт перо в сусек [37],

Чистить коней начинает,

Умывает, убирает,

Гривы длинные плетёт,

Разны песенки поёт.

А меж тем, свернувшись клу́бом,

Поколачивая зубом,

Смотрит спальник, чуть живой,

Что тут деет домовой.

Что за бес! Нештó нарочно

Прирядился плут полночный:

Нет рогов, ни бороды,

Ражий парень, хоть куды!

Волос гладкий, сбоку ленты,

На рубашке прозументы [38],

Сапоги как ал сафьян, —

Ну, точнёхонько Иван.

Что за диво? Смотрит снова

Наш глазей на домового…

«Э! так вот что! – наконец

Проворчал себе хитрец, —

Ладно, завтра ж царь узнает,

Что твой глупый ум скрывает.

Подожди лишь только дня,

Будешь помнить ты меня!»

А Иван, совсем не зная,

Что ему беда такая

Угрожает, всё плетёт

Гривы в косы да поёт.

А убрав их, в оба чана

Нацедил сыты медвяной

И насыпал дополна

Белоярова пшена.

Тут, зевнув, перо Жар-птицы

Завернул опять в тряпицы,

Шапку под ухо – и лёг

У коней близ задних ног.

Только нáчало зориться [39],

Спальник начал шевелиться,

И, услыша, что Иван

Так храпит, как Еруслан [40],

Он тихонько вниз слезает

И к Ивану подползает,

Пальцы в шапку запустил,

Хвать перо – и след простыл.

Царь лишь только пробудился,

Спальник наш к нему явился,

Стукнул крепко об пол лбом

И запел царю потом:

«Я с повинной головою,

Царь, явился пред тобою,

Не вели меня казнить,

Прикажи мне говорить». —

«Говори, не прибавляя, —

Царь сказал ему, зевая.

Если ж ты да будешь врать,

То кнута не миновать».

Спальник наш, собравшись с силой,

Говорит царю: «Помилуй!

Вот те истинный Христос,

Справедлив мой, царь, донос.

Наш Иван, то всякий знает,

От тебя, отец, скрывает,

Но не злато, не сребро —

Жароптицево перо…» —

«Жароптицево?.. Проклятый!

И он смел, такой богатый…

Погоди же ты, злодей!

Не минуешь ты плетей!..» —

«Да и то ль ещё он знает! —

Спальник тихо продолжает

Изогнувшися. – Добро!

Пусть имел бы он перо;

Да и самую Жар-птицу

Во твою, отец, светлицу,

Коль приказ изволишь дать,

Похваляется достать».

И доносчик с этим словом,

Скрючась обручем таловым [41],

Ко кровати подошёл,

Подал клад – и снова в пол.

Царь смотрел и дивовался,

Гладил бороду, смеялся

И скусил пера конец.

Тут, уклав его в ларец,

Закричал (от нетерпенья),

Подтвердив своё веленье

Быстрым взмахом кулака:

«Гей! позвать мне дурака!»

И посыльные дворяна

Побежали по Ивана,

Но, столкнувшись все в углу,

Растянулись на полу.

Царь тем много любовался

И до колотья смеялся.

А дворяна, усмотря,

Что смешно то для царя,

Меж собой перемигнулись

И вдругорядь растянулись.

Царь тем так доволен был,

Что их шапкой наградил.

Тут посыльные дворяна

Вновь пустились звать Ивана

И на этот уже раз

Обошлися без проказ.

Вот к конюшне прибегают,

Двери настежь отворяют

И ногами дурака

Ну толкать во все бока.

С полчаса над ним возились,

Но его не добудились.

Наконец уж рядовой

Разбудил его метлой.

«Что за челядь [42]тут такая? —

Говорит Иван вставая. —

Как хвачу я вас бичом,

Так не станете потом

Без пути будить Ивана».

Говорят ему дворяна:

«Царь изволил приказать

Нам тебя к нему позвать». —

«Царь?.. Ну ладно! Вот сряжуся

И тотчас к нему явлюся», —

Говорит послам Иван.

Тут надел он свой кафтан,

Опояской подвязался,

Приумылся, причесался,

Кнут свой сбоку прицепил,

Словно утица поплыл.

Вот Иван к царю явился,

Поклонился, подбодрился,

Крякнул дважды и спросил:

«А пошто меня будил?»

Царь, прищурясь глазом левым,

Закричал к нему со гневом,

Приподнявшися: «Молчать!

Ты мне должен отвечать:

В силу коего указа

Скрыл от нашего ты глаза

Наше царское добро —

Жароптицево перо?

Что я – царь али боярин?

Отвечай сейчас, татарин!»

Тут Иван, махнув рукой,

Говорит царю: «Постой!

Я те шапки ровно не дал,

Как же ты о том проведал?

Что ты – ажно [43]ты пророк?

Ну, да что, сади в острог [44],

Прикажи сейчас хоть в палки —

Нет пера, да и шабалки [45]!..» —

«Отвечай же! запорю!..» —

«Я те толком говорю:

Нет пера! Да, слышь, откуда

Мне достать такое чудо?»

Царь с кровати тут вскочил

И ларец с пером открыл.

«Что? Ты смел ещё переться?

Да уж нет, не отвертеться!

Это что? А?» Тут Иван

Задрожал, как лист в буран,

Шапку выронил с испуга.

«Что, приятель, видно, туго? —

Молвил царь. – Постой-ка, брат!..» —

«Ох, помилуй, виноват!

Отпусти вину Ивану,

Я вперёд уж врать не стану».

И, закутавшись в полу,

Растянулся на полу.

«Ну, для первого случаю

Я вину тебе прощаю, —

Царь Ивану говорит. —

Я, помилуй бог, сердит!

И с сердцов иной порою

Чуб сниму и с головою.

Так вот, видишь, я каков!

Но, сказать без дальних слов,

Я узнал, что ты Жар-птицу

В нашу царскую светлицу,

Если б вздумал приказать,

Похваляешься достать.

Ну, смотри ж, не отпирайся

И достать её старайся».

Тут Иван волчком вскочил.

«Я того не говорил! —

Закричал он утираясь. —

О пере не запираюсь,

Но о птице, как ты хошь,

Ты напраслину ведёшь».

Царь, затрясши бородою:

«Что? Рядиться [46]мне с тобою! —

Закричал он. – Но смотри,

Если ты недели в три

Не достанешь мне Жар-птицу

В нашу царскую светлицу,

То, клянуся бородой,

Ты поплатишься со мной:

На правёж – в решётку – на кол!

Вон, холоп!» Иван заплакал

И пошёл на сеновал,