Александр Пушкин - Сказки Пушкина

Братья молча постояли

Да в затылке почесали.

«Спрос не грех. Прости ты нас, —

Старший молвил, поклонясь, —

Коли так, не заикнуся

Уж о том». – «Я не сержуся, —

Тихо молвила она, —

И отказ мой не вина».

Женихи ей поклонились,

Потихоньку удалились,

И согласно все опять

Стали жить да поживать.

Между тем царица злая,

Про царевну вспоминая,

Не могла простить её,

А на зеркальце своё

Долго дулась и сердилась;

Наконец об нём хватилась

И пошла за ним, и, сев

Перед ним, забыла гнев,

Красоваться снова стала

И с улыбкою сказала:

«Здравствуй, зеркальце! скажи

Да всю правду доложи:

Я ль на свете всех милее,

Всех румяней и белее?»

И ей зеркальце в ответ:

«Ты прекрасна, спору нет;

Но живёт без всякой славы,

Средь зелёныя дубравы,

У семи богатырей

Та, что всё ж тебя милей».

И царица налетела

На Чернавку: «Как ты смела

Обмануть меня? и в чём!..»

Та призналася во всём:

Так и так. Царица злая,

Ей рогаткой угрожая,

Положила иль не жить,

Иль царевну погубить.

Раз царевна молодая,

Милых братьев поджидая,

Пряла, сидя под окном.

Вдруг сердито под крыльцом

Пёс залаял, и девица

Видит: нищая черница

Ходит по двору, клюкой

Отгоняя пса. «Постой,

Бабушка, постой немножко, —

Ей кричит она в окошко, —

Пригрожу сама я псу

И кой-что тебе снесу».

Отвечает ей черница:

«Ох ты, дитятко девица!

Пёс проклятый одолел,

Чуть до смерти не заел.

Посмотри, как он хлопочет!

Выдь ко мне». – Царевна хочет

Выйти к ней и хлеб взяла,

Но с крылечка лишь сошла,

Пёс ей под ноги – и лает,

И к старухе не пускает;

Лишь пойдёт старуха к ней,

Он, лесного зверя злей,

На старуху. «Что за чудо?

Видно, выспался он худо, —

Ей царевна говорит, —

На́ ж, лови!» – и хлеб летит.

Старушонка хлеб поймала;

«Благодарствую, – сказала. —

Бог тебя благослови;

Вот за то тебе, лови!»

И к царевне наливное,

Молодое, золотое

Прямо яблочко летит…

Пёс как прыгнет, завизжит…

Но царевна в обе руки

Хвать – поймала. «Ради скуки,

Кушай яблочко, мой свет.

Благодарствуй за обед», —

Старушоночка сказала,

Поклонилась и пропала…

И с царевной на крыльцо

Пёс бежит и ей в лицо

Жалко смотрит, грозно воет,

Словно сердце пёсье ноет,

Словно хочет ей сказать:

Брось! – Она его ласкать,

Треплет нежною рукою;

«Что, Соколко, что с тобою?

Ляг!» – и в комнату вошла,

Дверь тихонько заперла,

Под окно за пряжу села

Ждать хозяев, а глядела

Всё на яблоко. Оно

Соку спелого полно,

Так свежо и так душисто,

Так румяно-золотисто,

Будто мёдом налилось!

Видны семечки насквозь…

Подождать она хотела

До обеда, не стерпела,

В руки яблочко взяла,

К алым губкам поднесла,

Потихоньку прокусила

И кусочек проглотила…

Вдруг она, моя душа,

Пошатнулась не дыша,

Белы руки опустила,

Плод румяный уронила,

Закатилися глаза,

И она под образа

Головой на лавку пала

И тиха, недвижна стала…

Братья в ту пору домой

Возвращалися толпой

С молодецкого разбоя.

Им навстречу, грозно воя,

Пёс бежит и ко двору

Путь им кажет. «Не к добру! —

Братья молвили, – печали

Не минуем». Прискакали,

Входят, ахнули. Вбежав,

Пёс на яблоко стремглав

С лаем кинулся, озлился,

Проглотил его, свалился

И издох. Напоено

Было ядом, знать, оно.

Перед мёртвою царевной

Братья в горести душевной

Все поникли головой

И с молитвою святой

С лавки подняли, одели,

Хоронить её хотели

И раздумали. Она,

Как под крылышком у сна,

Так тиха, свежа лежала,

Что лишь только не дышала.

Ждали три дня, но она

Не восстала ото сна.

Сотворив обряд печальный,

Вот они во гроб хрустальный

Труп царевны молодой

Положили – и толпой

Понесли в пустую гору,

И в полуночную пору

Гроб её к шести столбам

На цепях чугунных там

Осторожно привинтили

И решёткой оградили;

И, пред мёртвою сестрой

Сотворив поклон земной,

Старший молвил: «Спи во гробе,

Вдруг погасла, жертвой злобе,

На земле твоя краса;

Дух твой примут небеса.

Нами ты была любима

И для милого хранима —

Не досталась никому,

Только гробу одному».

В тот же день царица злая,

Доброй вести ожидая,

Втайне зеркальце взяла

И вопрос свой задала:

«Я ль, скажи мне, всех милее,

Всех румяней и белее?»

И услышала в ответ:

«Ты, царица, спору нет,

Ты на свете всех милее,

Всех румяней и белее».

За невестою своей

Королевич Елисей

Между тем по свету скачет.

Нет как нет! Он горько плачет,

И кого ни спросит он,

Всем вопрос его мудрён;

Кто в глаза ему смеётся,

Кто скорее отвернётся;

К красну солнцу наконец

Обратился молодец.

«Свет наш солнышко! ты ходишь

Круглый год по небу, сводишь

Зиму с тёплою весной,

Всех нас видишь под собой.

Аль откажешь мне в ответе?

Не видало ль где на свете

Ты царевны молодой?

Я жених ей». – «Свет ты мой, —

Красно солнце отвечало, —

Я царевны не видало.

Знать, её в живых уж нет.

Разве месяц, мой сосед,

Где-нибудь её да встретил

Или след её заметил».

Тёмной ночки Елисей

Дождался в тоске своей.

Только месяц показался,

Он за ним с мольбой погнался.

«Месяц, месяц, мой дружок,

Позолоченный рожок!

Ты встаёшь во тьме глубокой,

Круглолицый, светлоокий,

И, обычай твой любя,

Звёзды смотрят на тебя.

Аль откажешь мне в ответе?

Не видал ли где на свете

Ты царевны молодой?

Я жених ей». – «Братец мой, —

Отвечает месяц ясный, —

Не видал я девы красной.

На стороже я стою

Только в очередь мою.

Без меня царевна, видно,

Пробежала». – «Как обидно!» —

Королевич отвечал.

Ясный месяц продолжал:

«Погоди; об ней, быть может,

Ветер знает. Он поможет.

Ты к нему теперь ступай,

Не печалься же, прощай».

Елисей, не унывая,

К ветру кинулся, взывая:

«Ветер, ветер! Ты могуч,

Ты гоняешь стаи туч,

Ты волнуешь сине море,

Всюду веешь на просторе.

Не боишься никого,

Кроме Бога одного.

Аль откажешь мне в ответе?

Не видал ли где на свете

Ты царевны молодой?

Я жених её». – «Постой, —